А мы не добрые, у нас просто зла на вас всех не хватает ©
Последняя вещь этой зимы. Почти оридж, и у главного героя нет слуха, так что те, кто оперу не любит, могут ассоциировать себя с ним, например. И она вся - про любовь. В основном - мою к опере, но про любовь к родине тоже есть.
Название: Хроники цеттельхаймской оперы
Автор: кузина-белошвейка
Размер: миди, 6925 слов
Канон: "Дон Жуан" В.А. Моцарт, "Дидона и Эней" Г.Перселл, цикл "Кольцо Нибелунга" Р.Вагнер
Пейринг/Персонажи: ОМП и герои опер
Категория: джен
Жанр: детектив, юмор
Рейтинг: G
Примечание: цикл вдохновлен трилогией "Theatre Illuminata", Lisa Mantchev
Размещение: запрещено без разрешения автора
Повесть первая, в которой следователь Бальтазар Шлик узнает, сколько опасностей таит Опера и изобличает хитроумного преступника
Директор цеттельхаймской Оперы отошел к окну кабинета и посмотрел на следователя. Решительно, и с этой точки зрения ничего примечательного в секретаре министерства юстиции Его Княжеского Высочества Бальтазаре Шлике не было. "И молодой какой, - с тоской подумал директор, - первая же встречная хористка окрутит в два счета, а мы потом отвечай."
Секретаря же Шлика мысли директора, казалось, нисколько не беспокоили. Сидел себе, сонно щурился на обои в ядовито-зеленый цветочек по нежно-лимонному фону, на алые портьеры, о цвете же ковра и воздействии изображенных на нем сцен на неокрепшие умы (один из художников-декораторов Оперы выбежал однажды от директора с криком и в тот же день устроился кочегаром на железной дороге) мы лучше умолчим. Пуговицы на форменном мундире секретаря все были застегнуты и начищены, волосы нисколько не растрепаны, только здоровый румянец во всю щеку портил образ кабинетного чиновника с перышком наготове. "Тебе бы на хутор, парень, коров гонять, - с некоторым злорадством отметил директор (при знакомстве оказалось, что секретарь Шлик выше господина директора на две головы, что господина директора не обрадовало), - или дрова рубить, вон кулачищи-то какие вымахали." Тут господин Шлик перестал щуриться. Под его цепким взглядом директору стало неловко, и он сказал то, что говорить вовсе не собирался:
- Вы у нас уже пятый следователь.
- За год или вообще? - невозмутимо уточнил тот.
На самом деле, в душе Бальтазар Шлик был вовсе не так спокоен, как стремился показать. Скорее, чем невозмутимее он выглядел, тем меньше ориентировался в происходящем. А из того, что происходило сейчас, загадкой для него было многое. Например, почему, поручая ему это задание, стаст-секретарь министерства вовсе не по уставу похлопал его по плечу и сказал "Ну, ты у нас самый здоровый... выдержишь. С Богом, Бальтазар!". И потянул из кармана платок, которым тотчас же промокнул глаза. Почему прочие товарищи по работе смотрели на него так сочувственно? Что такого особенного в этой Опере, наконец, и почему здесь все ведут себя как сумасшедшие? Прямо на входе один из артистов, размахивая шпагой, начал скакать вокруг и кричать про "свершившееся возмездие", нельзя же так урабатываться, честное слово.
- Да какая разница, - вздохнул директор, грустнея на глазах. - Пить будете, господин следователь?
Сам того не замечая, директор уже повернулся к портрету правящего князя Цеттельхайма, Иеронима Третьего, покровителя искусств и ремесел. В ознаменование этого князь Иероним на портрете одной рукой указывал на парящий в небе дирижабль, а другой прижимал к себе лиру. Если в правильной последовательности ткнуть в изображенный на раме герб Цеттельхайма (три золотых бобра на лазоревом поле), открывался сейф, где помимо денег и документов директор хранил самое дорогое - бутылку коньяка.
- На работе не пью, - с удивлением отозвался Бальтазар.
- Потом поздно будет.
- Давайте к делу, - предложил Бальтазар и откинул страницу блокнота. Предыдущую он за время раздумий директора исчеркал, играя сам с собой в "крестики-нолики". - Итак, сегодня утром пострадал один из ваших актеров, и вы подозреваете злой умысел?
- Актер? - взвился с кресла директор. - Знаете что, молодой человек... Да вы, наверное, из этих?! "Новые звуки", а? Или просто германофил? Итальянскую школу пения не одобряете, а?
- Да о чем вы вообще? - возмутился Бальтазар и тоже вскочил со стула. - Если хотите знать, я до сегодняшнего дня вообще ничего об этой вашей опере и не знал!
Тут он смутился, так как помнил, что вежливый человек обычно не сообщает кому-либо, что совершенно не интересуется делом всей жизни другого. Вежливый человек говорит что-то вроде "всегда любопытствовал, но как-то времени не было", а потом слушает подробные объяснения, надеясь почерпнуть важные для следствия подробности (именно так Бальтазар научился разбираться в вине, разведении самой бесполезной на свете породы декоративных собак и выпиливании лобзиком). Но, вопреки его опасениям, директора его заявление нисколько не оскорбило, а даже и обрадовало.
- Душенька! - еще громче завопил директор. - Голубчик! Господи, наконец-то нормального прислали!
Бальтазар, неведомо как, снова очутился на стуле, только под ногами у него была расшитая подушечка, а в руках дымилась чашка с крепким кофе. Директор подтащил свой стул поближе к его и смотрел на Бальтазара, как ребенок на Святого Николая, ожидая чудес и подарков. Бальтазар неловко поерзал на стуле.
- Может, у вас еще и слуха нет? - с надеждой спросил директор.
- Есть, - сознался Бальтазар, - но я от музыки всегда засыпаю.
- Сойдет, - великодушно разрешил директор. - А про Оперу вы что же, прямо так ничего-ничего не знаете?
- Ну... у вас тут поют. Я музыкой вообще не интересовался, никогда! Я дирижабли люблю, - тут Бальтазар и директор верноподданно посмотрели на портрет князя Иеронима. - И почему вы все время "Опера" с большой буквы произносите?
- Потому что, господин Шлик, она такая одна, - тут директор, кажется, пробормотал какое-то проклятье, но Бальтазар не расслышал. - Исключительная. У нас нет актеров, у нас есть оперные герои.
- Какие?
- Все! Сколько ни есть. Вот так нам повезло, - развел руками директор. - Я слышал, театр еще есть, тоже одни персонажи, все никак не могу с их директором списаться, опытом бы обменялись... Так что это не актера покалечили, это на Лепорело кто-то уронил статую Командора, а у нас "Дон Жуан" заявлен на осенний сезон, который через неделю начинается, а замены не будет, потому что Лепорелло - в единственном числе (спасибо, Господи!), а он без сознания, а дон Жуан уже ходит везде с кинжалом наготове, а...
- Погодите-ка. А как они все у вас помещаются?
- Государственная тайна, - отрезал директор. Государственной тайне обычно не возражали, и следователь Шлик не стал развивать эту тему, хотя ему было очень любопытно. Он решил пойти проверенным путем: если совершено преступление, то процедуры расследования никто не отменял?
- У вас есть какие-то данные на подозреваемых?
Директор просиял и передал Бальтазару средней толщины папку.
- Либретто, - сообщил он, как будто это все объясняло.
- "Дон Жуан (бас/баритон), молодой дворянин; Командор (бас); Донна Анна (сопрано)..." И чем мне это поможет?
- Господин следователь, это же опера! Если герой баритон - это навсегда. А тенор и бас всегда будут вести себя по-разному.
Бальтазар понял немного, но у него было крайне неприятное предчувствие, что слова "это же опера!" он слышит не в последний раз.
- Мне нужно ознакомиться с делом, с либретто, то есть, а потом я желаю видеть всех действующих лиц. Кстати, - поспешил спросить он, пока директор не ушел, - что все же случилось с моими предшественниками?
- О, долгая и печальная история, - директор поймал взгляд Бальтазара и быстро поправился, - но я расскажу ее очень быстро. Первый был многообещающий молодой человек, прямо как вы, но больно уж пылкий. Музыку любил - всем сердцем! Ходил тут, рыдал у нас над партитурами, музыканты потом жаловались. Оказался весьма категоричным в суждениях, а опера требует тонкой политики, знаете ли, у нас тут примадонны на шпагах дрались из-за не той ноты. Так вот, он вместо того, чтобы узнавать, кто подложил для Тоски в последнем акте батут вместо матраса, начал выяснять, кого сильнее притесняют - немцев или итальянцев. Хотя бы русские не подключились, у них своего бардака с избытком, но мальчик оказался чувствительный, вообразил себя вершителем судеб, начал указывать, кому как играть, вот и доигрался. Судьба его - пример всем прочим, господин следователь.
- Да что же с ним стало-то? - против воли заинтересовался Бальтазар.
- Ушел в критики! - директор прикрыл лицо руками и осел в кресло, наблюдая за произведенным эффектом сквозь растопыренные пальцы. - Ах да, вы же не понимаете. Критик - злейший враг артиста. У него в чернильнице тысячи демонов, которых он на вас спустит потому что, допустим, у него разболелся живот, или он разругался с женой. А артиста обидеть легко, господин следователь, у нас валерьянки по три литра за неделю уходит, а на спиртное я бы давно ввел ограничения, если бы не подозрение, что им его все равно кто-то проносит! Тот бедный юноша, черт бы его побрал, сейчас пишет сразу для трех соперничающих желтых газетенок, и каждая его статья обходится мне в вот такой кусок сердца! - директор потряс в воздухе сложенным кулаком.
- А второй?
- Второй был очень вдумчивый. Зачастил в русскую секцию и спился. Не подумайте, они его все очень жалели, но для них-то каждый день сомневаться, что там впереди, имеют ли они право, и почему все так плохо, как для нас - прогулка после обеда, пострадали да пошли себе чай пить, а он-то все всерьез. Приходит на все русские постановки и утирает слезы в последнем ряду галерки.
Бальтазару показалось, что с галеркой вышло явное преувеличение.
- Третий, - продолжил директор, не дожидаясь приглашения, - сбежал с одной из наших хористок, они у нас приглашенные. Прелестнейшее создание, этак ножкой туда, ручкой сюда... А теперь у них четверо детей, очаровательные малютки, но есть просят без перерыва. Организовал бродячий театр, с марионетками.
- Очень по-оперному, - согласился Бальтазар. - Что случилось с четвертым?
Директор как-то поскучнел и бочком сполз с кресла.
- Дел у вас много, господин следователь, - сказал он, - а человек вы здесь новый, стоит ли так упиваться впечатлениями? Вы полегоньку, потихоньку, я распоряжусь, чтобы вам пирожных из буфета принесли.
***
Пирожные кончились очень быстро: Бальтазар любил сладкое. К тому же, либретто "дон Жуана" потребовало от него немалого внимания, и подкрепить силы было необходимо. С точки зрения следователя, решил Бальтазар, это либретто - готовое обвинение для любого из героев. Ни одного нормального алиби, однако, все слишком явно указывало на то, что главный злодей здесь - Дон Жуан, а Бальтазар не полагался на готовые ответы.
- Все собрались, - сообщил директор, просунувшись в дверь, - кого вызвать первым?
- По порядку, - ответил Бальтазар. Тут он вспомнил о кавалере, размахивавшем шпагой в фойе Оперы и слова о "свершившемся возмездии". - Господин директор, а из какой оперы такой толстый господин? Берет с алыми и зелеными перьями, нос красный, одутловатый...
- Это Фальстаф, его цвета, прямо с лету узнаю.
- Можно его тоже привести? Только тихо?
- Конечно, господин следователь, конечно.
***
- Ваше имя? Так положено, - пояснил Бальтазар.
- Дон Жуан, - процедил подозреваемый. – В графе «род занятий» можете записать «баритон». Один из ваших предшественников изволил развлекаться именно таким образом.
- Так это у вас не первое дело? – осторожно уточнил Бальтазар. Несмотря на всю театральную развязность и драматичность, отчего-то не хотелось, чтобы Дон Жуан развалился на стуле, как известный взломшик Теофельс Открывашка, и начал называть его, Бальтазара, «начальник» (или еще хуже – «юноша»: Бальтазар втайне страдал из-за неистребимого румянца), а также жаловаться на судьбу-непруху. Дон Жуан не подвел. Взглядом испанского гранда можно было превращать звезды в ледяных карликов, а по осанке – вымерять прямые надежнее, чем с любой линейкой. Бальтазару нестерпимо захотелось застегнуть еще пару пуговиц, но больше у него не было.
- Перейдем к покушению. Насколько хорошо вы знакомы с потерпевшим?
- Он мой слуга. Мы вместе с премьеры.
- Больше сотни лет, - пометил Бальтазар. – Вы, должно быть, все друг о друге знаете?
- Господин следователь, мы заперты в этом здании. Навсегда. Большую часть времени нам нечего делать, кроме как выведывать чужие тайны.
- Вы никогда не выходили наружу? – Бальтазар был потрясен. Цеттельхайм, конечно, не Вена или Париж, но даже здесь три центральные улицы уже год как освещаются с помощью электричества, не говоря уже о таких чудесах, как телефон или паровоз. Или воздухоплавание.
Непрофессиональное удивление сослужило ему хорошую службу: Дон Жуан смягчился.
- Ни один персонаж не может покинуть здание Оперы, - сообщил он, - даже третий стражник справа. Поверьте, кто только не пытался. Здесь заперты великие полководцы, хитрейшие пройдохи, прекраснейшие женщины, вдохновенные поэты. Это я не говорю об отъявленных злодеях. С учеными у нас вот плохо, про них оперы скучные. Итог всегда один: мы не можем уйти. Только не начинайте нас жалеть. Ваш предшественник едва слезу не пустил, когда узнал.
- Это который критиком стал, или который пропал?
- Конечно, который пропал, - Дон Жуан усмехнулся, со вкусом выговаривая последнее слово.
Ошарашенный, Бальтазар смог только покачать головой, которую раздирали десятки вопросов. Он постарался задать самый важный:
- Кто, по-вашему, и за что мог покушаться на Лепорелло?
- Да кто угодно, - пожал плечами Дон Жуан, - этот плут всем успел насолить. Он да Фигаро.
- А Фальстаф? – по наитию спросил Бальтазар.
- Если Фальстаф задумывает интригу, о ней все узнают раньше, чем он ее сам для себя сформулирует. Потом мы идем в буфет, берем там мороженое, занимаем места с хорошим обзором и развлекаемся.
- А Лепорелло не мог пострадать от какого-нибудь разгневанного мужа?
- Господин следователь, поверьте, моя личная жизнь далека от описанной здесь, - Дон Жуан невежливо ткнул пальцем в либретто.
- А как насчет книги с записями всех ваших приключений, которую Лепорелло демонстрирует Эльвире?
Дон Жуан отмахнулся:
- Это же бутафория, там и страниц-то нет. Уточните в нашей мастерской. Там же чинят статую Командора после падения, уж простите, что делаю часть вашей работы, выясняя необходимое.
Памятуя о более чем сотне лет заключения в стенах Оперы, Бальтазар простил Дон Жуану некоторую желчность характера, но все равно было обидно. «Да им может вовсе и не следователь всем тут нужен, а доктор», пробормотал он. Под Цеттельхаймом как раз открылась водолечебница, стоит проконсультироваться с тамошними специалистами.
***
Мастерская была огромной, дальний ее конец терялся в полумраке. Вкусно пахло столярным клеем. Один из декораторов указал, где находится поверженная статуя, и помог Бальтазару стащить с нее покрывало.
- Тут трещина, тут вся краска облезла, беда, - протяжно объяснял декоратор, указывая на повреждения, - работы будет. Еще этот забегает все время и ругается – почему непохож? А кто же ему виноват, что он тут так разъелся?
- Командор?
- Он, он самый. Вы смотрите, господин следователь, а я пойду пока.
Бальтазар осмотром остался доволен, особенно после того, как обнаружил клочок ткани, зацепившийся за один из торчащих гвоздей. Находку он завернул в платок и спрятал в карман.
***
У кабинета директора ходил на цыпочках сам директор. Увидев Бальтазара, он замахал руками.
- Нашли Фальстафа? – спросил Бальтазар.
- Давно нашли. Голубчик мой, - зашипел директор, вцепившись следователю в руку и впихивая его в кабинет, - Что же вы заставляете ждать даму! Простите его Донна, молодой, увлекся, забыл… Да просите же прощения, болван вы эдакий! Донна Анна, он не нарочно!
Бальтазар посмотрел на Донну Анну – и пропал.
***
В голове его, когда он нее смотрел, крутились слова из какого-то романа, который бальтазаровы тетушки читали вслух по вечерам: «В груди его возникли чувства, доселе незнакомые, но отнюдь не неприятные». Отнюдь не неприятные, чушь-то какая. Донна Анна вежливо отвечала на вопросы, ни словом не упрекнула Бальтазара за опоздание, и вела себя безупречно. Словом, чувствовал он себя в начале беседы прескверно.
Однако молодости свойственно быстро оправляться от ударов, даже направленных в сердце. К тому же Бальтазар Шлик был при исполнении. Вечность, или несколько минут спустя он с радостью и грустью констатировал, что о преступлении Донна Анна ничего не знает. С радостью – так как ему кощунством казалось вовлекать благородную даму в криминальную круговерть. С грустью – по причинам вполне понятным, но называнию вслух не подлежащим. Поэтому Бальтазар озвучил только первую часть своих мыслей.
- Ах, господин следователь, - сказала Донна Анна, и глаза ее засияли, - если бы вы только знали, как я рада произошедшему! Не потому, чтобы желала зла несчастному Лепорелло, но всякое новое событие в этих стенах такая редкость.
- Мне придется добавить еще одну версию: покушение со скуки.
Донна Анна рассмеялась, и сердце Бальтазара пропустило несколько ударов.
- А чем таким занимался Лепорелло? – спросил он, пытаясь скрыть замешательство. – Простите, Донна Анна, если я оскорбил вас этим вопросом.
- Вовсе нет, - запротестовала она, - чем мы все тут занимаемся, по-вашему, как не сплетничаем? Это же Опера. Лепорелло принимал ставки. Знаете эту книгу, которую он везде с собой таскал? Он записывал туда пари, должников, проценты. Говорят, он собирался открыть подпольное казино на полученные деньги.
- Какой ужас, - пробормотал Бальтазар.
- Но это так захватывающе! Я сама у него выиграла пару раз!
С горящими глазами она была совершенно неотразима. Бальтазар с тоской понял, что открывшуюся ему с новой стороны Донну Анну – азартного игрока и потенциальную нарушительницу законов княжества об игорных заведениях – теперь точно не удастся забыть.
***
В больнице при Опере он посмотрел на Лепорелло, все еще лежавшего без сознания. Даже обмотанный бинтами, спутник Дон Жуана вызывал неодолимое желание проверить, цел ли ваш кошелек. Бальтазар наклонился, разжал крепко сжатый кулак пострадавшего и удовлетворенно кивнул.
***
Оставшись один в пустом коридоре, Бальтазар замешкался. Куда идти дальше, он представлял плохо. Даже на каком этаже сейчас находился.
- Помогите! – послышался невдалеке женский голос, и Бальтазар, не раздумывая, кинулся на помощь.
Конечно, если бы у него было время подумать, то он наверняка бы решил, что неразумно следовать за неизвестным голосом, который, к тому же, не отвечал на его расспросы, а лишь продолжал звать за собой. Но молодость самого Бальтазара и некоторое сходство голоса с голосом Донны Анна не позволили ему побыть разумным человеком. Пока он не оказался в темной комнате, наверху не захлопнулась железная дверь, а за ней кто-то не расхохотался торжествующим смехом, совсем уже несхоже с Донной Анной.
***
В полном одиночестве и темноте к Бальтазару вернулось спокойствие духа. Дверь наверху лестницы была заперта крепко. Можно было либо барабанить в нее и кричать, в надежде дождаться кого-нибудь, либо поискать другой выход. Бальтазар выбрал второй путь. Он достал коробок и зажег одну спичку. Темнота не поддавалась, но скоро вдали зажглись еще два огонька и начали приближаться. Послышалось шипение и шелест, точно к Бальтазару ползла огромная змея. Он невольно отступил поближе к лестнице. Наверху что-то зашумело, и Бальтазар опрометью кинулся наверх. Чья-то рука ухватила его за шкирку и бесцеремонно вытащила в коридор. Дверь снова захлопнулась, и с той стороны раздалось недовольное рычание.
- Вам жить надоело, господин следователь? – вежливо спросил Дон Жуан, встряхнув Бальтазара. – Мы могли бы повесить еще одну табличку в фойе, почтить вашу память.
- Там, - выдохнул Бальтазар, ноги его не держали, - что это?
- Дракон, - спокойно ответил Дон Жуан, - кто, по-вашему, должен его изображать в Нибелунгах – чучело и человек с рупором?
- Подождите. А что он там делает?
- Живет. Мой вам совет: сейчас же идите к господину директору, господин следователь, и попросите у него план всех этажей Оперы. Даже мы сюда стараемся без особой нужды не приходить, вас-то как принесло?
- Служебная необходимость, - прохрипел Бальтазар. – А это что?
Дон Жуан с любопытством смотрел, как Бальтазар становится на колени у запертой двери, теперь чуть подрагивавшей: дракону с той стороны, похоже, тоже было интересно.
- А как вы узнали, где я? - спросил Бальтазар, когда они уже подходили к кабинету директора.
- Донна Анна попросила за вами присмотреть. У меня здесь немного обязанностей, так что был рад оказать ей эту незначительную услугу.
- А признайтесь, вам ведь все это тоже интересно?
Дон Жуан дернул усом.
- Слишком вы любопытный, господин следователь, прямо как ваш предшественник.
- Да что с ним случилось-то? – Бальтазар даже остановился.
- Я же вам сказал про табличку в фойе. Все в Опере знают, что его съел дракон.
***
- Как ваши успехи? – спросил директор.
- Прекрасно, - ответил Бальтазар. – Ведите сюда Фальстафа. А пока я с ним беседую, найдите мне особу, которой принадлежит это платье, ваша костюмерная должна знать, и принесите мне либретто на нее.
Директор поглядел на два клочка ткани, и брови его поползли все выше и выше.
***
Фальстаф готовился разразиться длинной речью, но Бальтазар не дал ему открыть рта:
- Сколько вы задолжали Лепорелло?
Толстяк осел на стул.
- Двенадцать, - шепотом признался он.
- Талеров?
- Тысяч, - скорбно кивнул Фальстаф, и перья на его берете уныло поникли.
- Имя дамы, устроившей покушение, вы, конечно, не назовете?
- Тайна дамы - священна! Как можно! никогда я не стану способствовать гнусному замыслу...
- Понятно, - остановил его Бальтазар, - можете быть свободны. Да, улики я вам не продемонстрирую, равно как и эту страницу, - он помахал страницей прямо перед носом жадно на нее смотрящего Фальстафа. - Думаю, что он попытался изобличить нападавшего на него, но она еще требует расшифровки. Так что храниться она будет под замком в кабинете господина директора, и никому, - тут Бальтазар встал и постарался, чтобы его голос звучал как можно более мрачно, - никому, слышите, не открою я эту тайну!
Фальстаф с уважением посмотрел на него и зааплодировал.
***
В следующие несколько часов следователя видели в разных уголках Оперы. Он что-то уточнял в костюмерной, наведался в библиотеку, вежливо побеседовал с Фигаро (тот после этого несколько побледнел и нетвердой походкой отправился в буфет). Наконец, следователь посмотрел на часы, резко развернулся и помчался к директорскому кабинету.
Дверь кабинета была полуоткрыта, и из-за нее раздавались мелодичные проклятья. Бальтазар вошел.
- Ваше Высочество, - сообщил он, - этот ящик пуст.
Турандот медленно развернулась и смерила его полным презрения взглядом.
- Делайте со мной, что хотите, я вам ничего не скажу!
- Время распространения слухов в вашем сообществе - приблизительно два часа, - сказал Бальтазар, - особенно если за дело берется Фальстаф, который видел, как вы толкнули статую Командора, но не выдал вас. Отчасти из рыцарских побуждений, отчасти - радуясь, что его долг таким образом будет закрыт.
- Мужчина! - презрительно выпалила Турандот.
- Как я уже выяснил, один оперный персонаж не может причинить вред другому, так что до смерти Лепорелло все равно не дошло бы. Но для вас в Кодексе Цеттельхайма существует особый раздел, и теперь вашу оперу не будут ставить несколько лет. От трех до пяти, как я помню.
Губы Турандот задрожали.
- Но я думаю, что суд учтет вашу импульсивность и желание помочь отцу. Сколько он проиграл?
- С процентами - почти пятьдесят тысяч, - хлюпая носом, призналась принцесса и снова гордо вскинула подбородок, - но мы бы сами отдали! И скоро, у меня был прекрасный план, а этот идиот начал требовать скорейшего возврата, отец переживал, и я...
- Для суда это приберегите, - посоветовал Бальтазар, - или вы всегда так разговариваете? Да? А руками вот так... тоже всегда? Ну не плачьте, Ваше Высочество, возьмите мой платок. Мы вообще можем избежать этого суда, если Лепорелло заберет свои претензии. А он заберет, если захочет избежать осуждения в вымогательстве и мошенничестве. И вы с ним откажетесь от планов по открытию подпольного казино.
Турандот настороженно следила за ним, прикрывая рот и нос огромным клетчатым платком.
- Никакой записки Лепорелло не оставлял, - объяснил Бальтазар, - но у него в руке остался обрывок договора с вашей подписью. Это уже очень серьезно, Ваше Высочество. Вас спасает только то, что казино планировалось устроить лишь для обитателей Оперы. Вовлечение в это дело людей обошлось бы вам гораздо дороже.
- А что, так можно было? – спросила Турандот, и Бальтазар проклял свой длинный язык.
- Уже нельзя, - строго ответил он. - Я оставляю все эти документы у себя, и как только Лепорелло очнется, мы все побеседуем.
***
Когда Турандот ушла, пообещав вернуть платок в ближайшее время, Бальтазар позвонил начальству. Начальство поздравило его с успехом, а потом, чуть замявшись, объявило, что отныне следователь Шлик назначается Ответственным по делам Оперы в княжестве Цеттельхайм, со стороны Прокуратуры, обличенным особым доверием Его Высочества Князя Иеронима и проч. Поздравления Бальтазар принимал уже машинально.
Окончив разговор, он спустился в фойе и долго вглядывался в табличку, почти скрытую лазоревой портьерой. "Следователь Максимилиан Шнайтельброк, погиб при исполнении обязанностей".
- Господин Бальтазар! - раздался театрально громкий шепот. С лестницы, перевесившись через перила, ему махала Турандот, - А вы правда остаетесь?
Бальтазар кивнул. Принцесса радостно всплеснула рукавами и убежала: очевидно, радовать всех остальных.
Бальтазар присел в одно из кресел. Это же Опера, успокаивал он себя, редкие происшествия, почти не обязывающие полномочия, ну что еще у них тут случится в ближайшие дни. Опять же, возможность хотя бы изредка видеть Донну Анну. Вряд ли за его век тут произойдет хоть что-то, что выйдет за эти стены.
Если бы он только знал, как сильно ошибался.
Повесть вторая, в которой следователь Бальтазар Шлик соединяет две влюбленные пары, и торжествует технический прогресс
Погожим майским утром Бальтазар Шлик пребывал в прекрасном настроении. Он только что посетил лавку часовщика, где его дожидалась давно заказанная модель дирижабля: 178 деталей, подробнейшая схема, брошюра о перспективах воздухоплавания и тюбик Необычайно Прочного Клея Новейшей Разработки. Подумав, что после такого прекрасного начала дня даже Опера не расстроит его, Бальтазар решил навестить своих подопечных. Тем более, что он третью неделю пытался успокоить ссору между Леди Макбет и Агриппиной. Почтенные дамы вовсю пытались отравить друг друга, и в больнице Оперы лежали уже многие, по несчастливой случайности попавшиеся им под руку.
В фойе Бальтазар обнаружил многих обитателей Оперы. Все столпились перед доской, на которой Дирекция вывешивала важные объявления, и обменивались недовольными возгласами.
Вежливо раскланявшись со всеми, Бальтазар подошел поближе и прочел объявление, вызвавшее столько эмоций:
- Это такая плохая опера? - спросил Бальтазар у оказавшейся рядом Донны Анны.
- Это прекрасная опера, - сказала она, - но там все в очень плохих отношениях, господин Бальтазар. Возможно, вы решите для нас и эту проблему?
- Я готов! - отозвался он с воодушевлением, -Но зачем вам всем наушники?
- Чтобы ходить мимо гримерных, конечно, - Донна Анна снова улыбнулась и ускользнула.
Как добросовестный человек, Бальтазар считал для себя обязательным посетить каждую постановку, идущую в Опере. Чтобы составить представление об отношениях героев и возможных конфликтах; музыка и пение на него все еще не оказывали ровно никакого влияния. "Дидона и Эней" он посмотрел целых два раза. Наутро после второго просмотра он появился в Опере и, вооружившись планом этажей, отправился на поиски.
На самом верху, на лестнице, ведущей на чердак, Бальтазар обнаружил прехорошенькую девушку с пышными рыжеватыми волосами и серыми глазами. Девушка выглядела бы еще лучше, если бы не рыдала над письмом, лежащим у нее на коленях.
- Простите, - повинился Бальтазар и протянул ей платок. То, что платков ему потребуется много, он уяснил после первой же недели работы в Опере, и всегда носил с собой не меньше трех. Девушка вежливо кивнула и принялась рыдать уже в платок. Но у Бальтазара недаром было две младших сестры и четыре тетушки: несколько минут спустя девушка уже улыбалась его шуткам, и только покрасневшие глаза выдавали недавнее горе. Письмо она бережно свернула и убрала в карман платья.
- Я бы предложил познакомиться, но я вас уже знаю. Ведь вы - Белинда, подруга царицы Дидоны? Я целых два раза смотрел вашу постановку.
- Верно, - согласилась девушка и снова улыбнулась (Бальтазару показалось, что когда она не расстроена, то должна быть очень смешливой). - А вы - наш новый следователь. Все говорят, что вы очень хороший.
- Возможно, - согласился Бальтазар, о своей работе он тоже был, в общем-то, неплохого мнения. - Вы позволите мне кое-что у вас спросить? Это не расследование, мне просто любопытно.
Белинда кивнула.
- Дело вот в чем, - Бальтазар опустился на ступеньки рядом с ней, - сколько лет вы с Первым моряком друг друга любите?
Белинда ахнула.
- Это наш секрет!
- Он им и останется, - успокоил ее Бальтазар, - у вас все оперные персонажи поглощены, большей частью, собой, так что могут и не заметить, что творится у них под носом. А я смотрел из зрительного зала. Каждый раз он становится рядом с вами. Когда объявляют о свадьбе Дидоны и Энея, он каждый раз целует ваши руки.
Бальтазар вспомнил, как его неожиданно тронула эта сцена: широкоплечий громила, вся жизнь которого была изображена шрамами на лице, со свернутым носом, осторожно держал Белинду за руки, и оба светились от счастья.
- Первые двадцать лет, - мечтательно сказала девушка, - он только кланялся. Потом осмелился взять меня за руку. Мы ведь никому не мешаем, господин Бальтазар! В первом действии все уверены, что впереди свадьба. Он - помощник Энея, я - наперсница Дидоны, мы радуемся за них и совсем немножко надеемся на собственное счастье.
- А потом начинается: ведьмы, пророчества, Эней бросает Дидону...
- Да, они уплывают, и царица умирает от горя. Я - нет, хотя мне тоже очень горько.
- Вот это мне непонятно, - сказал Бальтазар, - я уже понял, что злейшие враги, отыграв свои роли, прекрасно общаются за кулисами. Что же мешает встретиться вам и ему?
- Вы не знаете наших повелителей, - вздохнула Белинда, - они так горды, что запретили - каждый своим сторонникам - общаться с противоположной стороной. И несколько сотен лет мы видимся только на сцене. Ах, если бы можно было примирить Дидону и Энея!
- Неужели за столько лет никто не попытался?
- В Опере шутят, что мы прокляты. Но если согласна Дидона - восстает Эней. Если приходит Эней - Дидона не хочет его видеть. Мы можем только писать друг другу, - лицо девушки прояснилось, - по письму за спектакль. Иногда выходит по два.
- Я подумаю, что тут можно сделать, - пообещал Бальтазар.
***
Энея он поймал после третьего по счету представления. Разневанный вождь троянцев пулей вылетел со сцены и принялся срывать с себя доспехи прямо на ходу, раздавая приказания подчиненным громовым голосом (будучи свидетелем еще и одной из истерик Дидоны, Бальтазар в полной мере оценил предложение Дирекции насчет наушников).
- Можно вас на пару слов? - обратился к нему Бальтазар.
- С чего бы вдруг? - рявкнул Эней, но тут к нему подскочил Первый моряк и что-то прошептал. - А, следователь... чего хотел?
- Поговорить, - твердо сказал Бальтазар, - возможно, даже выпить.
Эней просветлел и сообщил, что три - его любимое число и неспроста они так собрались. Бальтазар направился к оперному буфету, но твердая рука Энея придала ему совсем другое направление.
- Держись нас, следователь, - пояснил он, - мы тебе покажем, что здесь где.
На нижних этажах, чуть не доходя до подвала с драконом (Бальтазар уже выяснил, что зовут его Фафниром, и скотина он редкостная, со слов всех обитателей), Эней свернул в тупичок, занавешенный внезапно роскошной бархатной портьерой с бахромой, и трижды дернул за кисточку. Где-то далеко прозвенел звонок, портьера поползла вбок, и Бальтазар увидел дверь.
- Лучший бар, - объяснил Эней.
В "лучшем баре" было темно, грязновато и полно подозрительных личностей. Многие из них здоровались с Бальтазаром, и на лицах их читалось "и здесь нашел, проклятый".
Они сделали заказ. Роль хозяина сегодня исполнял Фигаро, который укоризненно прошептал Бальтазару:
- Вы же обещали, господин следователь!
- Я здесь как частное лицо, меня пригласили, - сообщил Бальтазар. После этого Фигаро повеселел и прислал им на стол еще три кружки пива – за счет заведения.
- Ты пойми, - втолковывал Эней четыре кружки спустя, - она же душу из меня вынимает! Дьявол, а не женщина! То не то, это не так! А у меня тоже гордость!
Фигаро, видно уже не раз это слышавший, закатил глаза к потолку и перешел к другому концу стойки
- Хорошо, - продолжал Эней, - меня обманули ведьмы, подослали фальшивого вестника богов. Я прихожу к ней, она рыдает, уплывай, говорит, Эней, в добрый путь, Эней, будь ты проклят. Хорошо, говорю я, наплевать на богов, без меня разберутся, я остаюсь. Спокойно говорю, заметь! Нееееет, говорит она, решил уплывать, так плыви, наше вам с кисточкой. И вот тут я всегда не выдерживаю, ты понимаешь? Плюю на все это и уплываю. А она умирает. Каждый раз.
- А почему вы все это не прекратите? - поинтересовался Бальтазар. - Ваши ссоры с царицей, вы же можете просто не разговаривать?
Эней пораженно на него уставился.
- Как почему? - он замолчал, подыскивая ответ в затуманенной памяти и просиял, когда нашел, - Потому что я люблю эту женщину. Ты понимаешь? Люблю эту негодяйскую, невыносимую, отвратительную, капризную...
("Потому что я люблю этого упрямого, самоуверенного солдафона..." вспомнил Бальтазар ответ Дидоны. В конце царица ожидаемо впала в черную меланхолию и разрыдалась. Снова.) К концу перечисления голос Энея смягчился, и он попытался встать.
- Сейчас же ей все это скажу. Приду и скажу!
Первый моряк положил руку ему на плечо, и через несколько минут Эней крепко спал.
- Всегда так, - вздохнул Первый моряк, глядя на Бальтазара младенчески-голубыми глазами.
- Как вас зовут?
- Она решила называть меня Леонтом, - Первый моряк улыбнулся, - в либретто-то мне имя не прописали. "Белинда" значит "милая", вы знали?
- Нет, но ей очень идет, - искренне ответил Бальтазар. - А вы не пробовали запереть своего капитана вместе с царицей в какую-нибудь кладовку? Глядишь, они бы и разговорились друг с другом, часа через три.
- Капитан сказал, что проклянет и вышвырнет с корабля любого, кто попытается. Мы бы, может, все равно бы попытались, даже ведьмы уже стонут, но - невезучие мы, господин следователь.
- Что же, тогда я испытаю свою удачу вместе с вами.
***
Перед следующим представлением Бальтазар снова нашел Белинду и вручил ей небольшой сверток с подробными инструкциями.
- Не подумайте, что я вам не благодарна, господин Бальтазар, но вы уверены, что это сработает?
- Не сработает это, попробуем еще что-нибудь. Я бы на вашем месте больше доверял техническому прогрессу
***
Бальтазар занял свое место в директорской ложе и приготовился наблюдать. Первое и второе действие для него интереса не представляли, оживился он только на третьем. Во время прощального дуэта Дидоны и Энея Белинда неожиданно опустилась на колени перед ними, пытаясь соединить их руки. Кто-то в зале начал всхлипывать.
Царица и вождь троянцев терпеливо выдержали это изменение в постановке, но пение продолжалось, гнев Энея возрастал, и вот он развернулся, чтобы уйти навсегда. Дидона, неожиданно для всех, последовала за ним, вцепившись в его руку. Следующие несколько минут они трясли соединенными руками, яростным шепотом требуя друг от друга отцепиться. В зале нарастал смех. Оркестр прекратил играть. Бальтазар с восторгом следил за действием Необычайно Прочного Клея Новейшей Разработки.
- Занавес давай! – послышался вопль из-за сцены.
Впервые представление "Дидоны и Энея" не было закончено. Некоторые зрители потребовали возврата денег за билеты. Бальтазар мужественно возместил потери Дирекции, тем более что возврата требовали немногие. Видимо, не только он хотел посмотреть на воссоединение главных героев.
Дидона и Эней ругались на сцене еще около часа, потом час просто разговаривали, и только когда все убедились, что ссориться с таким же размахом, как раньше, влюбленные вряд ли будут, появился Первый моряк с "чудесно найденным" растворителем.
На следующий день Бальтазар увидел на лестнице Белинду и Леонта. Они сидели и держались за руки. Следователь ушел на цыпочках, хотя ему показалось, что его присутствия они все равно не заметили.
Повесть третья, в которой Бальтазар Шлик ближе знакомится с драконом и вынужден решать вопрос, не имеющий точного решения
Бальтазару Шлику снился дракон. То есть, самого дракона он не видел, но чувствовал, что тот где-то рядом. Огромная рептилия наматывала круги, Бальтазар слышал непрерывное сопение, краем глаза ловил то когтистую лапу, то грязный цвет чешуи, то – и это было самое страшное – равнодушный бледный глаз дракона.
Из сна его вырвал телефонный звонок. В благодарность за раскрытие заговора на жизнь князя Иеронима (покушение планировалось – конечно же! – в Опере, во время представления «Вильгельм Телль), телефон на квартире у Бальтазара установили вне очереди. Замотавшись в простыню, он прошлепал босыми ногами к разрывающемуся от звонков аппарату и поднял нетерпеливо подпрыгивающую трубку.
- Господин следователь! – голос директора был полон отчаяния, но это еще ничего не значило: он всегда так разговаривал. – Беда! Трагедия!
- Чечилось? – Бальтазар откашлялся и повторил, - Что случилось, господин директор?
- Нашего дракона украли! Его нигде нет!
***
Фафнира Бальтазар неполюбил сразу же, когда тот едва не сожрал его в подвалах Оперы. Что думал по этому поводу Фафнир, было загадкой – никто не рискнул лишний раз у него уточнить. Дракон участвовал в постановке Кольца Нибелунгов, пел там грозным басом, следовательно, обладал разумом, но, по словам знакомых с ним лично, все равно оставался той еще змеюкой. Бальтазар, в принципе, не возражал: он сам знал многих, к кому были применимы те же характеристики. Только вот ваши человеческие знакомые не съедят вас и не подожгут заживо, когда у них закончатся в споре аргументы. А Фафнир – вполне мог.
К тому же, на совести дракона был следователь Шнайтельброк, и хотя доказать ничего не удалось, даже немногочисленные факты говорили не в его пользу. Максимилиан Шнайтельброк заинтересовался Фафниром, Фафнир вел себя отвратительно, на контакт не шел, в последний раз живым следователя видели у двери, ведущей в подвал. Бальтазар понимал, что нельзя долго откладывать беседу с драконом, но ему казалось, что сведений у него недостаточно. А теперь и дракона нет.
***
- Господин Бальтазар! – замахала ему с лестницы Турандот, - что вам снилось?
- Дракон, ваше высочество, - мрачно ответил Бальтазар, - не знаете, к чему бы?
- Конечно! – Турандот вынула из рукава толстый томик и принялась перелистывать. – Вот, слушайте: «Сидя на драконе, погружаешься в воду. - Займешь высокое положение, станешь знатным. Дракон, спящий в воде. - Достигнешь того, к чему стремишься. Дракон стоит перед воротами. - Большое счастье, процветание. Дракон умирает. - Предвещает назначение на должность. Прибывший дракон поднимается в гору. - Сбудется то, чего желаешь. Дракон скрывается в колодец. - Потерпишь унижения от чиновника…» Вы его как видели?
- Никак.
- Тогда не знаю.
- Летящий дракон с крыльями предвещает защиту и успех, - задумчиво сказала Донна Анна с другой стороны площадки. Бальтазар поспешил поклониться и ей. Когда он поднял голову, обе девушки уже исчезли.
Иногда Бальтазару казалось, что, наскучив своими драмами, вся Опера смотрит представление про него.
***
У двери подвала рвал на себе волосы директор.
- Никто не хочет спускаться! – пожаловался он Бальтазару. – Моя вина, господин следователь, моя тяжкая вина! Не составил план подвала в свое время, теперь все боятся. Освещение не провели, Фафнир возражал.
- Что вы расстраиваетесь, - попытался успокоить его Бальтазар, - Оперу он все равно не покинет.
- А где он сейчас? Как пролез мимо всех? Может, он сейчас на потолке сидит и наблюдает, - директор поежился. – А что я нервничаю? Это же ваша работа, господин Бальтазар! Искать, не нервничать, я с этим сам справлюсь. А вы ищите, ищите дракончика нашего!
Вот за это Бальтазар и любил свою работу больше всего.
***
Вотан с Логе объявились вскоре после ухода директора.
- Мы согласны помочь, - заявил Логе, - это наш дракон, мы за него в ответе.
- Да! – поддержал его Вотан, - мы его приручили, мы его и пристукнем… - тут Логе ткнул его в бок.
- То есть, вы предъявляете права на Фафнира? – уточнил Бальтазар. Оба бога закивали, - В качестве кого? Опекуны, друзья?
- Владельцы, конечно, - фыркнул Логе, - и, как владельцы, имеем право на все принадлежащее Фафниру.
- Не слушайте их, господин следователь! – Лепорелло задыхался от бега. От взгляда богов он заслонился своим знаменитым гроссбухом и обращался только к Бальтазару, - У нас с Фафниром деловое соглашение, он хранит все мои вклады, лучший банк, так сказать. Эти, с позволения сказать, сущности, давно на него зарятся. Что, поизносились, по чужим кубышкам шарите?
Вотан замахнулся копьем, но был оставлен твердой рукой Бальтазара.
- Я сам туда пойду, - сказал Бальтазар и подобрал приготовленный факел, - Лепорелло, если через два часа не вернусь – идите к господину директору.
***
В подвале было тихо, только кое-где вода капала с труб. Бальтазар думал придерживаться правой стены, потом запоминать все повороты, но обошлось без этого: весь подвал был огромным помещением без перегородок. Следователь задумался об истинных размерах Фафнира.
В дальнем левом углу он обнаружил лежбище дракона. Сундук с огромным амбарным замком, вероятно, "банк" Лепорелло. Почему-то канцелярская конторка, на которой лежала стопка расчетов, выполненных неудобочитаемым готическим почерком. Узел с тряпьем; разворошив его, Бальтазар нашел, среди прочего жилетку, к внутренней стороны которой была пришита метка для прачечной: "М.Ш." Загадка решилась.
***
Лепорелло с облегчением вздохнул:
- Наконец-то, господин следователь!
- Лепорелло, а что вы знаете о Фафнире?
- То же, что и все, - с удивлением ответил Лепорелло.
- Да, но я-то не все! - воскликнул Бальтазар. - Я же здесь совсем недавно. Вот, скажем, он умеет превращаться в человека?
- Конечно. Господин следователь, да не волнуйтесь вы так!
- Я абсолютно спокоен! - донеслось до Лепорелло из другого конца коридора.
***
В баре за портьерой было сегодня почти безлюдно. Фигаро протирал стаканы за стойкой, несколько стражников в условно средневековых нарядах играли в кости. Бальтазар прошел к столу у подвального окошка и без приглашения уселся.
- Добрый вечер, господин следователь Шнайтельброк, - поздоровался он, - добрый вечер, господин Фафнир.
У Бальтазара все еще были сомнения, как обращаться к дракону, но при взгляде на господина с ехидной усмешкой и необыкновенно яркими зелеными глазами язык не поворачивался называть его на "ты".
Третий за столом, отнюдь не покойный следователь Максимилиан Шнайтельброк, с энтузиазмом потряс руку Бальтазара.
- Какой способный мальчик! Как он быстро догадался, скажи же, Фафнир?
- Исключительный талант, - согласился Фафнир с непонятной интонацией. То ли издевался, то ли и правда хвалил. - Что нам теперь с ним делать, с таким талантливым, Максимилиан? Съесть?
- Ну зачем же сразу - съесть? Господин следователь Шлик, вы не желали бы преступить закон? Самую капельку?
- Ни в коем случае, - вежливо ответил Бальтазар, - но если вас не затруднит объяснить ваше исчезновение, господин Шнайтельброк, я готов записать ваши показания.
- А мои? - вкрадчиво поинтересовался Фафнир.
- Ваши - после. Спешу обрадовать, что обвинение в убийстве следователя Шнайтельброка с вас снимается, а так как Оперу вы не покидали и присутствуете здесь в приличествующем виде, то претензий у меня нет.
- Ужаса, значит, не вызываю, - задумчиво сказал Фафнир и легонько поскреб столешницу ногтями. Бальтазар постарался не обращать внимания на появившиеся на мраморе царапины.
- Вы сказали про возможность покинуть Оперу, - начал Шнайтельброк, сцепив на животе пухлые ручки, - вы никогда не задумывались, господин Шлик, почему это никому не удалось?
- Нечасто, - ответил Бальтазар, - дел очень много было.
- Да мы здесь наслышаны о ваших подвигах, мои поздравления, кстати. Невероятный у вас нюх.
Бальтазар, против воли, почувствовал себя польщенным.
- Когда я пришел сюда, - продолжал Шнайтельброк, - этот вопрос захватил меня. Возможно, это была мания, но я все еще придерживался теоретических измышлений, пока не встретил Фафнира. Вы видели подвал, где его держат?
- Не самое приветливое место, - согласился Бальтазар, - но господин Фафнир не так одинок, как вы хотите показать. Он вполне может ходить по всей Опере.
Фафнир фыркнул:
- Какой смысл в этой ходьбе!
- Чего же вам не хватает?
Дракон неожиданно серьезно посмотрел на Бальтазара, но ответил вместо него Шнайтельброк:
- Конечно же, неба, господин Шлик. Драконы должны летать.
Бальтазар, к стыду своему так и не видевший Фафнира в драконьем облике, затруднялся сейчас сказать, положены ли ему крылья. В его воображении дракон был чем-то вроде многажды увеличенной ящерицы.
- Мы подружились, можно так сказать. Я пожертвовал карьерой, должностью, но это такие пустяки, господин Шлик! - Шнайтельброк перегнулся через стол и ухватил Бальтазара за пуговицу, - Я нашел, как ему помочь!
- И как же?
- Вы будете смеяться, но это очень просто. Нужен реальный человек - я, например. Желающий искренне и изо всех сил помочь кому-нибудь выбраться отсюда, - Шнайтельброк постучал себя по лбу с многозначительным видом.
Бальтазар начал подозревать, что имеет дело с сумасшедшим.
- И еще, конечно, необходимо внести изменения в либретто, - как о само собой разумеющемся сказал Шнайтельброк, - но вы не представляете, сколько здешних обитателей, страдающих о том, что они здесь заперты, на самом деле не хотят ничего менять. А Фафнир хочет, он желает этого всем сердцем.
- И когда же он планирует свой побег? - осторожно спросил Бальтазар.
- Да он уже ушел, - отмахнулся Шнайтельброк, - минут пять как.
***
На крышу Бальтазар поднялся четыре минуты спустя: абсолютный рекорд, о котором так никто и не узнал. Подождал, переводя дыхание перед полуоткрытой дверью, потом толкнул ее вперед. Какие-то металлические листы прямо перед выходом мешали ей открыться как следует.
Тут листы сдвинулись, и весь дверной проем заполнил зеленый глаз с вертикальным зрачком. Глаз снисходительно обозрел Бальтазара, моргнул и пропал. Листы, оказавшиеся драконьей чешуей, тоже исчезли.
Бальтазар медленно обогнул печные трубы Оперы. На краю крыши, уцепившись хвостом за ажурную оградку, сидел Фафнир и щурился на солнце. Он оказался серебристым и довольно поджарым. Расправленные крылья чуть подрагивали от нетерпения.
- Господин Фафнир! - завопил Бальтазар. - Предупреждаю, что вы понесете ответственность за все нарушения законов Цеттельхайма, буде таковые случатся! Я за вас отвечаю!
Фафнир внимательно изучал пролетающие в небе дирижабли. Внезапно он опустил голову на уровень лица Бальтазара. Следователь не зажмурился, хотя ему очень не хватало какой-нибудь опоры понадежнее. Наконец, дракон осторожно ткнул его головой (Бальтазар присел), рыкнул что-то и взлетел.
Бальтазар встал и на ватных ногах побрел вниз.
***
- Да нет же, господин министр! - кричал Бальтазар в трубку телефона несколько минут спустя. - Прикажите его не трогать, он безвредный! Это же оперный дракон, господин министр!
Господин министр юстиции вздохнул в трубку.
- Замечательно, Бальтазар. Осталось объяснить соседним княжествам, что у нас теперь есть совершенно безвредный дракон. Хотя бы князь Иероним порадуется. Ладно, я сейчас распоряжусь, где надо, и поеду с докладом к Его Высочеству. Тебя жду через три часа.
- Слушаюсь, господин министр!
***
На улице Бальтазар прислонился к Опере спиной и принялся размышлять. Мысли были какие-то куцые и не особенно деловые. Что теперь делать с Фафниром? Захочет ли он вернуться? Если остальные в Опере узнают о возможности выбраться? И что же, теперь сам Бальтазар может вывести наружу, кого захочет?
Он поднял голову. В небе продолжал выделывать петли серебряный дракон.
- А хорошо летит! - громко сказал Бальтазар. Прохожий неподалеку пожал плечами и прибавил шаг. А следователь Бальтазар поправил мундир и отправился навстречу неотложным делам, то и дело поглядывая вверх и улыбаясь
Название: Хроники цеттельхаймской оперы
Автор: кузина-белошвейка
Размер: миди, 6925 слов
Канон: "Дон Жуан" В.А. Моцарт, "Дидона и Эней" Г.Перселл, цикл "Кольцо Нибелунга" Р.Вагнер
Пейринг/Персонажи: ОМП и герои опер
Категория: джен
Жанр: детектив, юмор
Рейтинг: G
Примечание: цикл вдохновлен трилогией "Theatre Illuminata", Lisa Mantchev
Размещение: запрещено без разрешения автора
Повесть первая, в которой следователь Бальтазар Шлик узнает, сколько опасностей таит Опера и изобличает хитроумного преступника
Директор цеттельхаймской Оперы отошел к окну кабинета и посмотрел на следователя. Решительно, и с этой точки зрения ничего примечательного в секретаре министерства юстиции Его Княжеского Высочества Бальтазаре Шлике не было. "И молодой какой, - с тоской подумал директор, - первая же встречная хористка окрутит в два счета, а мы потом отвечай."
Секретаря же Шлика мысли директора, казалось, нисколько не беспокоили. Сидел себе, сонно щурился на обои в ядовито-зеленый цветочек по нежно-лимонному фону, на алые портьеры, о цвете же ковра и воздействии изображенных на нем сцен на неокрепшие умы (один из художников-декораторов Оперы выбежал однажды от директора с криком и в тот же день устроился кочегаром на железной дороге) мы лучше умолчим. Пуговицы на форменном мундире секретаря все были застегнуты и начищены, волосы нисколько не растрепаны, только здоровый румянец во всю щеку портил образ кабинетного чиновника с перышком наготове. "Тебе бы на хутор, парень, коров гонять, - с некоторым злорадством отметил директор (при знакомстве оказалось, что секретарь Шлик выше господина директора на две головы, что господина директора не обрадовало), - или дрова рубить, вон кулачищи-то какие вымахали." Тут господин Шлик перестал щуриться. Под его цепким взглядом директору стало неловко, и он сказал то, что говорить вовсе не собирался:
- Вы у нас уже пятый следователь.
- За год или вообще? - невозмутимо уточнил тот.
На самом деле, в душе Бальтазар Шлик был вовсе не так спокоен, как стремился показать. Скорее, чем невозмутимее он выглядел, тем меньше ориентировался в происходящем. А из того, что происходило сейчас, загадкой для него было многое. Например, почему, поручая ему это задание, стаст-секретарь министерства вовсе не по уставу похлопал его по плечу и сказал "Ну, ты у нас самый здоровый... выдержишь. С Богом, Бальтазар!". И потянул из кармана платок, которым тотчас же промокнул глаза. Почему прочие товарищи по работе смотрели на него так сочувственно? Что такого особенного в этой Опере, наконец, и почему здесь все ведут себя как сумасшедшие? Прямо на входе один из артистов, размахивая шпагой, начал скакать вокруг и кричать про "свершившееся возмездие", нельзя же так урабатываться, честное слово.
- Да какая разница, - вздохнул директор, грустнея на глазах. - Пить будете, господин следователь?
Сам того не замечая, директор уже повернулся к портрету правящего князя Цеттельхайма, Иеронима Третьего, покровителя искусств и ремесел. В ознаменование этого князь Иероним на портрете одной рукой указывал на парящий в небе дирижабль, а другой прижимал к себе лиру. Если в правильной последовательности ткнуть в изображенный на раме герб Цеттельхайма (три золотых бобра на лазоревом поле), открывался сейф, где помимо денег и документов директор хранил самое дорогое - бутылку коньяка.
- На работе не пью, - с удивлением отозвался Бальтазар.
- Потом поздно будет.
- Давайте к делу, - предложил Бальтазар и откинул страницу блокнота. Предыдущую он за время раздумий директора исчеркал, играя сам с собой в "крестики-нолики". - Итак, сегодня утром пострадал один из ваших актеров, и вы подозреваете злой умысел?
- Актер? - взвился с кресла директор. - Знаете что, молодой человек... Да вы, наверное, из этих?! "Новые звуки", а? Или просто германофил? Итальянскую школу пения не одобряете, а?
- Да о чем вы вообще? - возмутился Бальтазар и тоже вскочил со стула. - Если хотите знать, я до сегодняшнего дня вообще ничего об этой вашей опере и не знал!
Тут он смутился, так как помнил, что вежливый человек обычно не сообщает кому-либо, что совершенно не интересуется делом всей жизни другого. Вежливый человек говорит что-то вроде "всегда любопытствовал, но как-то времени не было", а потом слушает подробные объяснения, надеясь почерпнуть важные для следствия подробности (именно так Бальтазар научился разбираться в вине, разведении самой бесполезной на свете породы декоративных собак и выпиливании лобзиком). Но, вопреки его опасениям, директора его заявление нисколько не оскорбило, а даже и обрадовало.
- Душенька! - еще громче завопил директор. - Голубчик! Господи, наконец-то нормального прислали!
Бальтазар, неведомо как, снова очутился на стуле, только под ногами у него была расшитая подушечка, а в руках дымилась чашка с крепким кофе. Директор подтащил свой стул поближе к его и смотрел на Бальтазара, как ребенок на Святого Николая, ожидая чудес и подарков. Бальтазар неловко поерзал на стуле.
- Может, у вас еще и слуха нет? - с надеждой спросил директор.
- Есть, - сознался Бальтазар, - но я от музыки всегда засыпаю.
- Сойдет, - великодушно разрешил директор. - А про Оперу вы что же, прямо так ничего-ничего не знаете?
- Ну... у вас тут поют. Я музыкой вообще не интересовался, никогда! Я дирижабли люблю, - тут Бальтазар и директор верноподданно посмотрели на портрет князя Иеронима. - И почему вы все время "Опера" с большой буквы произносите?
- Потому что, господин Шлик, она такая одна, - тут директор, кажется, пробормотал какое-то проклятье, но Бальтазар не расслышал. - Исключительная. У нас нет актеров, у нас есть оперные герои.
- Какие?
- Все! Сколько ни есть. Вот так нам повезло, - развел руками директор. - Я слышал, театр еще есть, тоже одни персонажи, все никак не могу с их директором списаться, опытом бы обменялись... Так что это не актера покалечили, это на Лепорело кто-то уронил статую Командора, а у нас "Дон Жуан" заявлен на осенний сезон, который через неделю начинается, а замены не будет, потому что Лепорелло - в единственном числе (спасибо, Господи!), а он без сознания, а дон Жуан уже ходит везде с кинжалом наготове, а...
- Погодите-ка. А как они все у вас помещаются?
- Государственная тайна, - отрезал директор. Государственной тайне обычно не возражали, и следователь Шлик не стал развивать эту тему, хотя ему было очень любопытно. Он решил пойти проверенным путем: если совершено преступление, то процедуры расследования никто не отменял?
- У вас есть какие-то данные на подозреваемых?
Директор просиял и передал Бальтазару средней толщины папку.
- Либретто, - сообщил он, как будто это все объясняло.
- "Дон Жуан (бас/баритон), молодой дворянин; Командор (бас); Донна Анна (сопрано)..." И чем мне это поможет?
- Господин следователь, это же опера! Если герой баритон - это навсегда. А тенор и бас всегда будут вести себя по-разному.
Бальтазар понял немного, но у него было крайне неприятное предчувствие, что слова "это же опера!" он слышит не в последний раз.
- Мне нужно ознакомиться с делом, с либретто, то есть, а потом я желаю видеть всех действующих лиц. Кстати, - поспешил спросить он, пока директор не ушел, - что все же случилось с моими предшественниками?
- О, долгая и печальная история, - директор поймал взгляд Бальтазара и быстро поправился, - но я расскажу ее очень быстро. Первый был многообещающий молодой человек, прямо как вы, но больно уж пылкий. Музыку любил - всем сердцем! Ходил тут, рыдал у нас над партитурами, музыканты потом жаловались. Оказался весьма категоричным в суждениях, а опера требует тонкой политики, знаете ли, у нас тут примадонны на шпагах дрались из-за не той ноты. Так вот, он вместо того, чтобы узнавать, кто подложил для Тоски в последнем акте батут вместо матраса, начал выяснять, кого сильнее притесняют - немцев или итальянцев. Хотя бы русские не подключились, у них своего бардака с избытком, но мальчик оказался чувствительный, вообразил себя вершителем судеб, начал указывать, кому как играть, вот и доигрался. Судьба его - пример всем прочим, господин следователь.
- Да что же с ним стало-то? - против воли заинтересовался Бальтазар.
- Ушел в критики! - директор прикрыл лицо руками и осел в кресло, наблюдая за произведенным эффектом сквозь растопыренные пальцы. - Ах да, вы же не понимаете. Критик - злейший враг артиста. У него в чернильнице тысячи демонов, которых он на вас спустит потому что, допустим, у него разболелся живот, или он разругался с женой. А артиста обидеть легко, господин следователь, у нас валерьянки по три литра за неделю уходит, а на спиртное я бы давно ввел ограничения, если бы не подозрение, что им его все равно кто-то проносит! Тот бедный юноша, черт бы его побрал, сейчас пишет сразу для трех соперничающих желтых газетенок, и каждая его статья обходится мне в вот такой кусок сердца! - директор потряс в воздухе сложенным кулаком.
- А второй?
- Второй был очень вдумчивый. Зачастил в русскую секцию и спился. Не подумайте, они его все очень жалели, но для них-то каждый день сомневаться, что там впереди, имеют ли они право, и почему все так плохо, как для нас - прогулка после обеда, пострадали да пошли себе чай пить, а он-то все всерьез. Приходит на все русские постановки и утирает слезы в последнем ряду галерки.
Бальтазару показалось, что с галеркой вышло явное преувеличение.
- Третий, - продолжил директор, не дожидаясь приглашения, - сбежал с одной из наших хористок, они у нас приглашенные. Прелестнейшее создание, этак ножкой туда, ручкой сюда... А теперь у них четверо детей, очаровательные малютки, но есть просят без перерыва. Организовал бродячий театр, с марионетками.
- Очень по-оперному, - согласился Бальтазар. - Что случилось с четвертым?
Директор как-то поскучнел и бочком сполз с кресла.
- Дел у вас много, господин следователь, - сказал он, - а человек вы здесь новый, стоит ли так упиваться впечатлениями? Вы полегоньку, потихоньку, я распоряжусь, чтобы вам пирожных из буфета принесли.
***
Пирожные кончились очень быстро: Бальтазар любил сладкое. К тому же, либретто "дон Жуана" потребовало от него немалого внимания, и подкрепить силы было необходимо. С точки зрения следователя, решил Бальтазар, это либретто - готовое обвинение для любого из героев. Ни одного нормального алиби, однако, все слишком явно указывало на то, что главный злодей здесь - Дон Жуан, а Бальтазар не полагался на готовые ответы.
- Все собрались, - сообщил директор, просунувшись в дверь, - кого вызвать первым?
- По порядку, - ответил Бальтазар. Тут он вспомнил о кавалере, размахивавшем шпагой в фойе Оперы и слова о "свершившемся возмездии". - Господин директор, а из какой оперы такой толстый господин? Берет с алыми и зелеными перьями, нос красный, одутловатый...
- Это Фальстаф, его цвета, прямо с лету узнаю.
- Можно его тоже привести? Только тихо?
- Конечно, господин следователь, конечно.
***
- Ваше имя? Так положено, - пояснил Бальтазар.
- Дон Жуан, - процедил подозреваемый. – В графе «род занятий» можете записать «баритон». Один из ваших предшественников изволил развлекаться именно таким образом.
- Так это у вас не первое дело? – осторожно уточнил Бальтазар. Несмотря на всю театральную развязность и драматичность, отчего-то не хотелось, чтобы Дон Жуан развалился на стуле, как известный взломшик Теофельс Открывашка, и начал называть его, Бальтазара, «начальник» (или еще хуже – «юноша»: Бальтазар втайне страдал из-за неистребимого румянца), а также жаловаться на судьбу-непруху. Дон Жуан не подвел. Взглядом испанского гранда можно было превращать звезды в ледяных карликов, а по осанке – вымерять прямые надежнее, чем с любой линейкой. Бальтазару нестерпимо захотелось застегнуть еще пару пуговиц, но больше у него не было.
- Перейдем к покушению. Насколько хорошо вы знакомы с потерпевшим?
- Он мой слуга. Мы вместе с премьеры.
- Больше сотни лет, - пометил Бальтазар. – Вы, должно быть, все друг о друге знаете?
- Господин следователь, мы заперты в этом здании. Навсегда. Большую часть времени нам нечего делать, кроме как выведывать чужие тайны.
- Вы никогда не выходили наружу? – Бальтазар был потрясен. Цеттельхайм, конечно, не Вена или Париж, но даже здесь три центральные улицы уже год как освещаются с помощью электричества, не говоря уже о таких чудесах, как телефон или паровоз. Или воздухоплавание.
Непрофессиональное удивление сослужило ему хорошую службу: Дон Жуан смягчился.
- Ни один персонаж не может покинуть здание Оперы, - сообщил он, - даже третий стражник справа. Поверьте, кто только не пытался. Здесь заперты великие полководцы, хитрейшие пройдохи, прекраснейшие женщины, вдохновенные поэты. Это я не говорю об отъявленных злодеях. С учеными у нас вот плохо, про них оперы скучные. Итог всегда один: мы не можем уйти. Только не начинайте нас жалеть. Ваш предшественник едва слезу не пустил, когда узнал.
- Это который критиком стал, или который пропал?
- Конечно, который пропал, - Дон Жуан усмехнулся, со вкусом выговаривая последнее слово.
Ошарашенный, Бальтазар смог только покачать головой, которую раздирали десятки вопросов. Он постарался задать самый важный:
- Кто, по-вашему, и за что мог покушаться на Лепорелло?
- Да кто угодно, - пожал плечами Дон Жуан, - этот плут всем успел насолить. Он да Фигаро.
- А Фальстаф? – по наитию спросил Бальтазар.
- Если Фальстаф задумывает интригу, о ней все узнают раньше, чем он ее сам для себя сформулирует. Потом мы идем в буфет, берем там мороженое, занимаем места с хорошим обзором и развлекаемся.
- А Лепорелло не мог пострадать от какого-нибудь разгневанного мужа?
- Господин следователь, поверьте, моя личная жизнь далека от описанной здесь, - Дон Жуан невежливо ткнул пальцем в либретто.
- А как насчет книги с записями всех ваших приключений, которую Лепорелло демонстрирует Эльвире?
Дон Жуан отмахнулся:
- Это же бутафория, там и страниц-то нет. Уточните в нашей мастерской. Там же чинят статую Командора после падения, уж простите, что делаю часть вашей работы, выясняя необходимое.
Памятуя о более чем сотне лет заключения в стенах Оперы, Бальтазар простил Дон Жуану некоторую желчность характера, но все равно было обидно. «Да им может вовсе и не следователь всем тут нужен, а доктор», пробормотал он. Под Цеттельхаймом как раз открылась водолечебница, стоит проконсультироваться с тамошними специалистами.
***
Мастерская была огромной, дальний ее конец терялся в полумраке. Вкусно пахло столярным клеем. Один из декораторов указал, где находится поверженная статуя, и помог Бальтазару стащить с нее покрывало.
- Тут трещина, тут вся краска облезла, беда, - протяжно объяснял декоратор, указывая на повреждения, - работы будет. Еще этот забегает все время и ругается – почему непохож? А кто же ему виноват, что он тут так разъелся?
- Командор?
- Он, он самый. Вы смотрите, господин следователь, а я пойду пока.
Бальтазар осмотром остался доволен, особенно после того, как обнаружил клочок ткани, зацепившийся за один из торчащих гвоздей. Находку он завернул в платок и спрятал в карман.
***
У кабинета директора ходил на цыпочках сам директор. Увидев Бальтазара, он замахал руками.
- Нашли Фальстафа? – спросил Бальтазар.
- Давно нашли. Голубчик мой, - зашипел директор, вцепившись следователю в руку и впихивая его в кабинет, - Что же вы заставляете ждать даму! Простите его Донна, молодой, увлекся, забыл… Да просите же прощения, болван вы эдакий! Донна Анна, он не нарочно!
Бальтазар посмотрел на Донну Анну – и пропал.
***
В голове его, когда он нее смотрел, крутились слова из какого-то романа, который бальтазаровы тетушки читали вслух по вечерам: «В груди его возникли чувства, доселе незнакомые, но отнюдь не неприятные». Отнюдь не неприятные, чушь-то какая. Донна Анна вежливо отвечала на вопросы, ни словом не упрекнула Бальтазара за опоздание, и вела себя безупречно. Словом, чувствовал он себя в начале беседы прескверно.
Однако молодости свойственно быстро оправляться от ударов, даже направленных в сердце. К тому же Бальтазар Шлик был при исполнении. Вечность, или несколько минут спустя он с радостью и грустью констатировал, что о преступлении Донна Анна ничего не знает. С радостью – так как ему кощунством казалось вовлекать благородную даму в криминальную круговерть. С грустью – по причинам вполне понятным, но называнию вслух не подлежащим. Поэтому Бальтазар озвучил только первую часть своих мыслей.
- Ах, господин следователь, - сказала Донна Анна, и глаза ее засияли, - если бы вы только знали, как я рада произошедшему! Не потому, чтобы желала зла несчастному Лепорелло, но всякое новое событие в этих стенах такая редкость.
- Мне придется добавить еще одну версию: покушение со скуки.
Донна Анна рассмеялась, и сердце Бальтазара пропустило несколько ударов.
- А чем таким занимался Лепорелло? – спросил он, пытаясь скрыть замешательство. – Простите, Донна Анна, если я оскорбил вас этим вопросом.
- Вовсе нет, - запротестовала она, - чем мы все тут занимаемся, по-вашему, как не сплетничаем? Это же Опера. Лепорелло принимал ставки. Знаете эту книгу, которую он везде с собой таскал? Он записывал туда пари, должников, проценты. Говорят, он собирался открыть подпольное казино на полученные деньги.
- Какой ужас, - пробормотал Бальтазар.
- Но это так захватывающе! Я сама у него выиграла пару раз!
С горящими глазами она была совершенно неотразима. Бальтазар с тоской понял, что открывшуюся ему с новой стороны Донну Анну – азартного игрока и потенциальную нарушительницу законов княжества об игорных заведениях – теперь точно не удастся забыть.
***
В больнице при Опере он посмотрел на Лепорелло, все еще лежавшего без сознания. Даже обмотанный бинтами, спутник Дон Жуана вызывал неодолимое желание проверить, цел ли ваш кошелек. Бальтазар наклонился, разжал крепко сжатый кулак пострадавшего и удовлетворенно кивнул.
***
Оставшись один в пустом коридоре, Бальтазар замешкался. Куда идти дальше, он представлял плохо. Даже на каком этаже сейчас находился.
- Помогите! – послышался невдалеке женский голос, и Бальтазар, не раздумывая, кинулся на помощь.
Конечно, если бы у него было время подумать, то он наверняка бы решил, что неразумно следовать за неизвестным голосом, который, к тому же, не отвечал на его расспросы, а лишь продолжал звать за собой. Но молодость самого Бальтазара и некоторое сходство голоса с голосом Донны Анна не позволили ему побыть разумным человеком. Пока он не оказался в темной комнате, наверху не захлопнулась железная дверь, а за ней кто-то не расхохотался торжествующим смехом, совсем уже несхоже с Донной Анной.
***
В полном одиночестве и темноте к Бальтазару вернулось спокойствие духа. Дверь наверху лестницы была заперта крепко. Можно было либо барабанить в нее и кричать, в надежде дождаться кого-нибудь, либо поискать другой выход. Бальтазар выбрал второй путь. Он достал коробок и зажег одну спичку. Темнота не поддавалась, но скоро вдали зажглись еще два огонька и начали приближаться. Послышалось шипение и шелест, точно к Бальтазару ползла огромная змея. Он невольно отступил поближе к лестнице. Наверху что-то зашумело, и Бальтазар опрометью кинулся наверх. Чья-то рука ухватила его за шкирку и бесцеремонно вытащила в коридор. Дверь снова захлопнулась, и с той стороны раздалось недовольное рычание.
- Вам жить надоело, господин следователь? – вежливо спросил Дон Жуан, встряхнув Бальтазара. – Мы могли бы повесить еще одну табличку в фойе, почтить вашу память.
- Там, - выдохнул Бальтазар, ноги его не держали, - что это?
- Дракон, - спокойно ответил Дон Жуан, - кто, по-вашему, должен его изображать в Нибелунгах – чучело и человек с рупором?
- Подождите. А что он там делает?
- Живет. Мой вам совет: сейчас же идите к господину директору, господин следователь, и попросите у него план всех этажей Оперы. Даже мы сюда стараемся без особой нужды не приходить, вас-то как принесло?
- Служебная необходимость, - прохрипел Бальтазар. – А это что?
Дон Жуан с любопытством смотрел, как Бальтазар становится на колени у запертой двери, теперь чуть подрагивавшей: дракону с той стороны, похоже, тоже было интересно.
- А как вы узнали, где я? - спросил Бальтазар, когда они уже подходили к кабинету директора.
- Донна Анна попросила за вами присмотреть. У меня здесь немного обязанностей, так что был рад оказать ей эту незначительную услугу.
- А признайтесь, вам ведь все это тоже интересно?
Дон Жуан дернул усом.
- Слишком вы любопытный, господин следователь, прямо как ваш предшественник.
- Да что с ним случилось-то? – Бальтазар даже остановился.
- Я же вам сказал про табличку в фойе. Все в Опере знают, что его съел дракон.
***
- Как ваши успехи? – спросил директор.
- Прекрасно, - ответил Бальтазар. – Ведите сюда Фальстафа. А пока я с ним беседую, найдите мне особу, которой принадлежит это платье, ваша костюмерная должна знать, и принесите мне либретто на нее.
Директор поглядел на два клочка ткани, и брови его поползли все выше и выше.
***
Фальстаф готовился разразиться длинной речью, но Бальтазар не дал ему открыть рта:
- Сколько вы задолжали Лепорелло?
Толстяк осел на стул.
- Двенадцать, - шепотом признался он.
- Талеров?
- Тысяч, - скорбно кивнул Фальстаф, и перья на его берете уныло поникли.
- Имя дамы, устроившей покушение, вы, конечно, не назовете?
- Тайна дамы - священна! Как можно! никогда я не стану способствовать гнусному замыслу...
- Понятно, - остановил его Бальтазар, - можете быть свободны. Да, улики я вам не продемонстрирую, равно как и эту страницу, - он помахал страницей прямо перед носом жадно на нее смотрящего Фальстафа. - Думаю, что он попытался изобличить нападавшего на него, но она еще требует расшифровки. Так что храниться она будет под замком в кабинете господина директора, и никому, - тут Бальтазар встал и постарался, чтобы его голос звучал как можно более мрачно, - никому, слышите, не открою я эту тайну!
Фальстаф с уважением посмотрел на него и зааплодировал.
***
В следующие несколько часов следователя видели в разных уголках Оперы. Он что-то уточнял в костюмерной, наведался в библиотеку, вежливо побеседовал с Фигаро (тот после этого несколько побледнел и нетвердой походкой отправился в буфет). Наконец, следователь посмотрел на часы, резко развернулся и помчался к директорскому кабинету.
Дверь кабинета была полуоткрыта, и из-за нее раздавались мелодичные проклятья. Бальтазар вошел.
- Ваше Высочество, - сообщил он, - этот ящик пуст.
Турандот медленно развернулась и смерила его полным презрения взглядом.
- Делайте со мной, что хотите, я вам ничего не скажу!
- Время распространения слухов в вашем сообществе - приблизительно два часа, - сказал Бальтазар, - особенно если за дело берется Фальстаф, который видел, как вы толкнули статую Командора, но не выдал вас. Отчасти из рыцарских побуждений, отчасти - радуясь, что его долг таким образом будет закрыт.
- Мужчина! - презрительно выпалила Турандот.
- Как я уже выяснил, один оперный персонаж не может причинить вред другому, так что до смерти Лепорелло все равно не дошло бы. Но для вас в Кодексе Цеттельхайма существует особый раздел, и теперь вашу оперу не будут ставить несколько лет. От трех до пяти, как я помню.
Губы Турандот задрожали.
- Но я думаю, что суд учтет вашу импульсивность и желание помочь отцу. Сколько он проиграл?
- С процентами - почти пятьдесят тысяч, - хлюпая носом, призналась принцесса и снова гордо вскинула подбородок, - но мы бы сами отдали! И скоро, у меня был прекрасный план, а этот идиот начал требовать скорейшего возврата, отец переживал, и я...
- Для суда это приберегите, - посоветовал Бальтазар, - или вы всегда так разговариваете? Да? А руками вот так... тоже всегда? Ну не плачьте, Ваше Высочество, возьмите мой платок. Мы вообще можем избежать этого суда, если Лепорелло заберет свои претензии. А он заберет, если захочет избежать осуждения в вымогательстве и мошенничестве. И вы с ним откажетесь от планов по открытию подпольного казино.
Турандот настороженно следила за ним, прикрывая рот и нос огромным клетчатым платком.
- Никакой записки Лепорелло не оставлял, - объяснил Бальтазар, - но у него в руке остался обрывок договора с вашей подписью. Это уже очень серьезно, Ваше Высочество. Вас спасает только то, что казино планировалось устроить лишь для обитателей Оперы. Вовлечение в это дело людей обошлось бы вам гораздо дороже.
- А что, так можно было? – спросила Турандот, и Бальтазар проклял свой длинный язык.
- Уже нельзя, - строго ответил он. - Я оставляю все эти документы у себя, и как только Лепорелло очнется, мы все побеседуем.
***
Когда Турандот ушла, пообещав вернуть платок в ближайшее время, Бальтазар позвонил начальству. Начальство поздравило его с успехом, а потом, чуть замявшись, объявило, что отныне следователь Шлик назначается Ответственным по делам Оперы в княжестве Цеттельхайм, со стороны Прокуратуры, обличенным особым доверием Его Высочества Князя Иеронима и проч. Поздравления Бальтазар принимал уже машинально.
Окончив разговор, он спустился в фойе и долго вглядывался в табличку, почти скрытую лазоревой портьерой. "Следователь Максимилиан Шнайтельброк, погиб при исполнении обязанностей".
- Господин Бальтазар! - раздался театрально громкий шепот. С лестницы, перевесившись через перила, ему махала Турандот, - А вы правда остаетесь?
Бальтазар кивнул. Принцесса радостно всплеснула рукавами и убежала: очевидно, радовать всех остальных.
Бальтазар присел в одно из кресел. Это же Опера, успокаивал он себя, редкие происшествия, почти не обязывающие полномочия, ну что еще у них тут случится в ближайшие дни. Опять же, возможность хотя бы изредка видеть Донну Анну. Вряд ли за его век тут произойдет хоть что-то, что выйдет за эти стены.
Если бы он только знал, как сильно ошибался.
Повесть вторая, в которой следователь Бальтазар Шлик соединяет две влюбленные пары, и торжествует технический прогресс
Погожим майским утром Бальтазар Шлик пребывал в прекрасном настроении. Он только что посетил лавку часовщика, где его дожидалась давно заказанная модель дирижабля: 178 деталей, подробнейшая схема, брошюра о перспективах воздухоплавания и тюбик Необычайно Прочного Клея Новейшей Разработки. Подумав, что после такого прекрасного начала дня даже Опера не расстроит его, Бальтазар решил навестить своих подопечных. Тем более, что он третью неделю пытался успокоить ссору между Леди Макбет и Агриппиной. Почтенные дамы вовсю пытались отравить друг друга, и в больнице Оперы лежали уже многие, по несчастливой случайности попавшиеся им под руку.
В фойе Бальтазар обнаружил многих обитателей Оперы. Все столпились перед доской, на которой Дирекция вывешивала важные объявления, и обменивались недовольными возгласами.
Вежливо раскланявшись со всеми, Бальтазар подошел поближе и прочел объявление, вызвавшее столько эмоций:
"В связи с многочисленными потерями
постановка "Отелло" временно заменяется оперой
"Дидона и Эней",
до полного выздоровления всех участников.
P.S. Наушники все желающие могут получить у завхоза"
постановка "Отелло" временно заменяется оперой
"Дидона и Эней",
до полного выздоровления всех участников.
P.S. Наушники все желающие могут получить у завхоза"
- Это такая плохая опера? - спросил Бальтазар у оказавшейся рядом Донны Анны.
- Это прекрасная опера, - сказала она, - но там все в очень плохих отношениях, господин Бальтазар. Возможно, вы решите для нас и эту проблему?
- Я готов! - отозвался он с воодушевлением, -Но зачем вам всем наушники?
- Чтобы ходить мимо гримерных, конечно, - Донна Анна снова улыбнулась и ускользнула.
Как добросовестный человек, Бальтазар считал для себя обязательным посетить каждую постановку, идущую в Опере. Чтобы составить представление об отношениях героев и возможных конфликтах; музыка и пение на него все еще не оказывали ровно никакого влияния. "Дидона и Эней" он посмотрел целых два раза. Наутро после второго просмотра он появился в Опере и, вооружившись планом этажей, отправился на поиски.
На самом верху, на лестнице, ведущей на чердак, Бальтазар обнаружил прехорошенькую девушку с пышными рыжеватыми волосами и серыми глазами. Девушка выглядела бы еще лучше, если бы не рыдала над письмом, лежащим у нее на коленях.
- Простите, - повинился Бальтазар и протянул ей платок. То, что платков ему потребуется много, он уяснил после первой же недели работы в Опере, и всегда носил с собой не меньше трех. Девушка вежливо кивнула и принялась рыдать уже в платок. Но у Бальтазара недаром было две младших сестры и четыре тетушки: несколько минут спустя девушка уже улыбалась его шуткам, и только покрасневшие глаза выдавали недавнее горе. Письмо она бережно свернула и убрала в карман платья.
- Я бы предложил познакомиться, но я вас уже знаю. Ведь вы - Белинда, подруга царицы Дидоны? Я целых два раза смотрел вашу постановку.
- Верно, - согласилась девушка и снова улыбнулась (Бальтазару показалось, что когда она не расстроена, то должна быть очень смешливой). - А вы - наш новый следователь. Все говорят, что вы очень хороший.
- Возможно, - согласился Бальтазар, о своей работе он тоже был, в общем-то, неплохого мнения. - Вы позволите мне кое-что у вас спросить? Это не расследование, мне просто любопытно.
Белинда кивнула.
- Дело вот в чем, - Бальтазар опустился на ступеньки рядом с ней, - сколько лет вы с Первым моряком друг друга любите?
Белинда ахнула.
- Это наш секрет!
- Он им и останется, - успокоил ее Бальтазар, - у вас все оперные персонажи поглощены, большей частью, собой, так что могут и не заметить, что творится у них под носом. А я смотрел из зрительного зала. Каждый раз он становится рядом с вами. Когда объявляют о свадьбе Дидоны и Энея, он каждый раз целует ваши руки.
Бальтазар вспомнил, как его неожиданно тронула эта сцена: широкоплечий громила, вся жизнь которого была изображена шрамами на лице, со свернутым носом, осторожно держал Белинду за руки, и оба светились от счастья.
- Первые двадцать лет, - мечтательно сказала девушка, - он только кланялся. Потом осмелился взять меня за руку. Мы ведь никому не мешаем, господин Бальтазар! В первом действии все уверены, что впереди свадьба. Он - помощник Энея, я - наперсница Дидоны, мы радуемся за них и совсем немножко надеемся на собственное счастье.
- А потом начинается: ведьмы, пророчества, Эней бросает Дидону...
- Да, они уплывают, и царица умирает от горя. Я - нет, хотя мне тоже очень горько.
- Вот это мне непонятно, - сказал Бальтазар, - я уже понял, что злейшие враги, отыграв свои роли, прекрасно общаются за кулисами. Что же мешает встретиться вам и ему?
- Вы не знаете наших повелителей, - вздохнула Белинда, - они так горды, что запретили - каждый своим сторонникам - общаться с противоположной стороной. И несколько сотен лет мы видимся только на сцене. Ах, если бы можно было примирить Дидону и Энея!
- Неужели за столько лет никто не попытался?
- В Опере шутят, что мы прокляты. Но если согласна Дидона - восстает Эней. Если приходит Эней - Дидона не хочет его видеть. Мы можем только писать друг другу, - лицо девушки прояснилось, - по письму за спектакль. Иногда выходит по два.
- Я подумаю, что тут можно сделать, - пообещал Бальтазар.
***
Энея он поймал после третьего по счету представления. Разневанный вождь троянцев пулей вылетел со сцены и принялся срывать с себя доспехи прямо на ходу, раздавая приказания подчиненным громовым голосом (будучи свидетелем еще и одной из истерик Дидоны, Бальтазар в полной мере оценил предложение Дирекции насчет наушников).
- Можно вас на пару слов? - обратился к нему Бальтазар.
- С чего бы вдруг? - рявкнул Эней, но тут к нему подскочил Первый моряк и что-то прошептал. - А, следователь... чего хотел?
- Поговорить, - твердо сказал Бальтазар, - возможно, даже выпить.
Эней просветлел и сообщил, что три - его любимое число и неспроста они так собрались. Бальтазар направился к оперному буфету, но твердая рука Энея придала ему совсем другое направление.
- Держись нас, следователь, - пояснил он, - мы тебе покажем, что здесь где.
На нижних этажах, чуть не доходя до подвала с драконом (Бальтазар уже выяснил, что зовут его Фафниром, и скотина он редкостная, со слов всех обитателей), Эней свернул в тупичок, занавешенный внезапно роскошной бархатной портьерой с бахромой, и трижды дернул за кисточку. Где-то далеко прозвенел звонок, портьера поползла вбок, и Бальтазар увидел дверь.
- Лучший бар, - объяснил Эней.
В "лучшем баре" было темно, грязновато и полно подозрительных личностей. Многие из них здоровались с Бальтазаром, и на лицах их читалось "и здесь нашел, проклятый".
Они сделали заказ. Роль хозяина сегодня исполнял Фигаро, который укоризненно прошептал Бальтазару:
- Вы же обещали, господин следователь!
- Я здесь как частное лицо, меня пригласили, - сообщил Бальтазар. После этого Фигаро повеселел и прислал им на стол еще три кружки пива – за счет заведения.
- Ты пойми, - втолковывал Эней четыре кружки спустя, - она же душу из меня вынимает! Дьявол, а не женщина! То не то, это не так! А у меня тоже гордость!
Фигаро, видно уже не раз это слышавший, закатил глаза к потолку и перешел к другому концу стойки
- Хорошо, - продолжал Эней, - меня обманули ведьмы, подослали фальшивого вестника богов. Я прихожу к ней, она рыдает, уплывай, говорит, Эней, в добрый путь, Эней, будь ты проклят. Хорошо, говорю я, наплевать на богов, без меня разберутся, я остаюсь. Спокойно говорю, заметь! Нееееет, говорит она, решил уплывать, так плыви, наше вам с кисточкой. И вот тут я всегда не выдерживаю, ты понимаешь? Плюю на все это и уплываю. А она умирает. Каждый раз.
- А почему вы все это не прекратите? - поинтересовался Бальтазар. - Ваши ссоры с царицей, вы же можете просто не разговаривать?
Эней пораженно на него уставился.
- Как почему? - он замолчал, подыскивая ответ в затуманенной памяти и просиял, когда нашел, - Потому что я люблю эту женщину. Ты понимаешь? Люблю эту негодяйскую, невыносимую, отвратительную, капризную...
("Потому что я люблю этого упрямого, самоуверенного солдафона..." вспомнил Бальтазар ответ Дидоны. В конце царица ожидаемо впала в черную меланхолию и разрыдалась. Снова.) К концу перечисления голос Энея смягчился, и он попытался встать.
- Сейчас же ей все это скажу. Приду и скажу!
Первый моряк положил руку ему на плечо, и через несколько минут Эней крепко спал.
- Всегда так, - вздохнул Первый моряк, глядя на Бальтазара младенчески-голубыми глазами.
- Как вас зовут?
- Она решила называть меня Леонтом, - Первый моряк улыбнулся, - в либретто-то мне имя не прописали. "Белинда" значит "милая", вы знали?
- Нет, но ей очень идет, - искренне ответил Бальтазар. - А вы не пробовали запереть своего капитана вместе с царицей в какую-нибудь кладовку? Глядишь, они бы и разговорились друг с другом, часа через три.
- Капитан сказал, что проклянет и вышвырнет с корабля любого, кто попытается. Мы бы, может, все равно бы попытались, даже ведьмы уже стонут, но - невезучие мы, господин следователь.
- Что же, тогда я испытаю свою удачу вместе с вами.
***
Перед следующим представлением Бальтазар снова нашел Белинду и вручил ей небольшой сверток с подробными инструкциями.
- Не подумайте, что я вам не благодарна, господин Бальтазар, но вы уверены, что это сработает?
- Не сработает это, попробуем еще что-нибудь. Я бы на вашем месте больше доверял техническому прогрессу
***
Бальтазар занял свое место в директорской ложе и приготовился наблюдать. Первое и второе действие для него интереса не представляли, оживился он только на третьем. Во время прощального дуэта Дидоны и Энея Белинда неожиданно опустилась на колени перед ними, пытаясь соединить их руки. Кто-то в зале начал всхлипывать.
Царица и вождь троянцев терпеливо выдержали это изменение в постановке, но пение продолжалось, гнев Энея возрастал, и вот он развернулся, чтобы уйти навсегда. Дидона, неожиданно для всех, последовала за ним, вцепившись в его руку. Следующие несколько минут они трясли соединенными руками, яростным шепотом требуя друг от друга отцепиться. В зале нарастал смех. Оркестр прекратил играть. Бальтазар с восторгом следил за действием Необычайно Прочного Клея Новейшей Разработки.
- Занавес давай! – послышался вопль из-за сцены.
Впервые представление "Дидоны и Энея" не было закончено. Некоторые зрители потребовали возврата денег за билеты. Бальтазар мужественно возместил потери Дирекции, тем более что возврата требовали немногие. Видимо, не только он хотел посмотреть на воссоединение главных героев.
Дидона и Эней ругались на сцене еще около часа, потом час просто разговаривали, и только когда все убедились, что ссориться с таким же размахом, как раньше, влюбленные вряд ли будут, появился Первый моряк с "чудесно найденным" растворителем.
На следующий день Бальтазар увидел на лестнице Белинду и Леонта. Они сидели и держались за руки. Следователь ушел на цыпочках, хотя ему показалось, что его присутствия они все равно не заметили.
Повесть третья, в которой Бальтазар Шлик ближе знакомится с драконом и вынужден решать вопрос, не имеющий точного решения
Бальтазару Шлику снился дракон. То есть, самого дракона он не видел, но чувствовал, что тот где-то рядом. Огромная рептилия наматывала круги, Бальтазар слышал непрерывное сопение, краем глаза ловил то когтистую лапу, то грязный цвет чешуи, то – и это было самое страшное – равнодушный бледный глаз дракона.
Из сна его вырвал телефонный звонок. В благодарность за раскрытие заговора на жизнь князя Иеронима (покушение планировалось – конечно же! – в Опере, во время представления «Вильгельм Телль), телефон на квартире у Бальтазара установили вне очереди. Замотавшись в простыню, он прошлепал босыми ногами к разрывающемуся от звонков аппарату и поднял нетерпеливо подпрыгивающую трубку.
- Господин следователь! – голос директора был полон отчаяния, но это еще ничего не значило: он всегда так разговаривал. – Беда! Трагедия!
- Чечилось? – Бальтазар откашлялся и повторил, - Что случилось, господин директор?
- Нашего дракона украли! Его нигде нет!
***
Фафнира Бальтазар неполюбил сразу же, когда тот едва не сожрал его в подвалах Оперы. Что думал по этому поводу Фафнир, было загадкой – никто не рискнул лишний раз у него уточнить. Дракон участвовал в постановке Кольца Нибелунгов, пел там грозным басом, следовательно, обладал разумом, но, по словам знакомых с ним лично, все равно оставался той еще змеюкой. Бальтазар, в принципе, не возражал: он сам знал многих, к кому были применимы те же характеристики. Только вот ваши человеческие знакомые не съедят вас и не подожгут заживо, когда у них закончатся в споре аргументы. А Фафнир – вполне мог.
К тому же, на совести дракона был следователь Шнайтельброк, и хотя доказать ничего не удалось, даже немногочисленные факты говорили не в его пользу. Максимилиан Шнайтельброк заинтересовался Фафниром, Фафнир вел себя отвратительно, на контакт не шел, в последний раз живым следователя видели у двери, ведущей в подвал. Бальтазар понимал, что нельзя долго откладывать беседу с драконом, но ему казалось, что сведений у него недостаточно. А теперь и дракона нет.
***
- Господин Бальтазар! – замахала ему с лестницы Турандот, - что вам снилось?
- Дракон, ваше высочество, - мрачно ответил Бальтазар, - не знаете, к чему бы?
- Конечно! – Турандот вынула из рукава толстый томик и принялась перелистывать. – Вот, слушайте: «Сидя на драконе, погружаешься в воду. - Займешь высокое положение, станешь знатным. Дракон, спящий в воде. - Достигнешь того, к чему стремишься. Дракон стоит перед воротами. - Большое счастье, процветание. Дракон умирает. - Предвещает назначение на должность. Прибывший дракон поднимается в гору. - Сбудется то, чего желаешь. Дракон скрывается в колодец. - Потерпишь унижения от чиновника…» Вы его как видели?
- Никак.
- Тогда не знаю.
- Летящий дракон с крыльями предвещает защиту и успех, - задумчиво сказала Донна Анна с другой стороны площадки. Бальтазар поспешил поклониться и ей. Когда он поднял голову, обе девушки уже исчезли.
Иногда Бальтазару казалось, что, наскучив своими драмами, вся Опера смотрит представление про него.
***
У двери подвала рвал на себе волосы директор.
- Никто не хочет спускаться! – пожаловался он Бальтазару. – Моя вина, господин следователь, моя тяжкая вина! Не составил план подвала в свое время, теперь все боятся. Освещение не провели, Фафнир возражал.
- Что вы расстраиваетесь, - попытался успокоить его Бальтазар, - Оперу он все равно не покинет.
- А где он сейчас? Как пролез мимо всех? Может, он сейчас на потолке сидит и наблюдает, - директор поежился. – А что я нервничаю? Это же ваша работа, господин Бальтазар! Искать, не нервничать, я с этим сам справлюсь. А вы ищите, ищите дракончика нашего!
Вот за это Бальтазар и любил свою работу больше всего.
***
Вотан с Логе объявились вскоре после ухода директора.
- Мы согласны помочь, - заявил Логе, - это наш дракон, мы за него в ответе.
- Да! – поддержал его Вотан, - мы его приручили, мы его и пристукнем… - тут Логе ткнул его в бок.
- То есть, вы предъявляете права на Фафнира? – уточнил Бальтазар. Оба бога закивали, - В качестве кого? Опекуны, друзья?
- Владельцы, конечно, - фыркнул Логе, - и, как владельцы, имеем право на все принадлежащее Фафниру.
- Не слушайте их, господин следователь! – Лепорелло задыхался от бега. От взгляда богов он заслонился своим знаменитым гроссбухом и обращался только к Бальтазару, - У нас с Фафниром деловое соглашение, он хранит все мои вклады, лучший банк, так сказать. Эти, с позволения сказать, сущности, давно на него зарятся. Что, поизносились, по чужим кубышкам шарите?
Вотан замахнулся копьем, но был оставлен твердой рукой Бальтазара.
- Я сам туда пойду, - сказал Бальтазар и подобрал приготовленный факел, - Лепорелло, если через два часа не вернусь – идите к господину директору.
***
В подвале было тихо, только кое-где вода капала с труб. Бальтазар думал придерживаться правой стены, потом запоминать все повороты, но обошлось без этого: весь подвал был огромным помещением без перегородок. Следователь задумался об истинных размерах Фафнира.
В дальнем левом углу он обнаружил лежбище дракона. Сундук с огромным амбарным замком, вероятно, "банк" Лепорелло. Почему-то канцелярская конторка, на которой лежала стопка расчетов, выполненных неудобочитаемым готическим почерком. Узел с тряпьем; разворошив его, Бальтазар нашел, среди прочего жилетку, к внутренней стороны которой была пришита метка для прачечной: "М.Ш." Загадка решилась.
***
Лепорелло с облегчением вздохнул:
- Наконец-то, господин следователь!
- Лепорелло, а что вы знаете о Фафнире?
- То же, что и все, - с удивлением ответил Лепорелло.
- Да, но я-то не все! - воскликнул Бальтазар. - Я же здесь совсем недавно. Вот, скажем, он умеет превращаться в человека?
- Конечно. Господин следователь, да не волнуйтесь вы так!
- Я абсолютно спокоен! - донеслось до Лепорелло из другого конца коридора.
***
В баре за портьерой было сегодня почти безлюдно. Фигаро протирал стаканы за стойкой, несколько стражников в условно средневековых нарядах играли в кости. Бальтазар прошел к столу у подвального окошка и без приглашения уселся.
- Добрый вечер, господин следователь Шнайтельброк, - поздоровался он, - добрый вечер, господин Фафнир.
У Бальтазара все еще были сомнения, как обращаться к дракону, но при взгляде на господина с ехидной усмешкой и необыкновенно яркими зелеными глазами язык не поворачивался называть его на "ты".
Третий за столом, отнюдь не покойный следователь Максимилиан Шнайтельброк, с энтузиазмом потряс руку Бальтазара.
- Какой способный мальчик! Как он быстро догадался, скажи же, Фафнир?
- Исключительный талант, - согласился Фафнир с непонятной интонацией. То ли издевался, то ли и правда хвалил. - Что нам теперь с ним делать, с таким талантливым, Максимилиан? Съесть?
- Ну зачем же сразу - съесть? Господин следователь Шлик, вы не желали бы преступить закон? Самую капельку?
- Ни в коем случае, - вежливо ответил Бальтазар, - но если вас не затруднит объяснить ваше исчезновение, господин Шнайтельброк, я готов записать ваши показания.
- А мои? - вкрадчиво поинтересовался Фафнир.
- Ваши - после. Спешу обрадовать, что обвинение в убийстве следователя Шнайтельброка с вас снимается, а так как Оперу вы не покидали и присутствуете здесь в приличествующем виде, то претензий у меня нет.
- Ужаса, значит, не вызываю, - задумчиво сказал Фафнир и легонько поскреб столешницу ногтями. Бальтазар постарался не обращать внимания на появившиеся на мраморе царапины.
- Вы сказали про возможность покинуть Оперу, - начал Шнайтельброк, сцепив на животе пухлые ручки, - вы никогда не задумывались, господин Шлик, почему это никому не удалось?
- Нечасто, - ответил Бальтазар, - дел очень много было.
- Да мы здесь наслышаны о ваших подвигах, мои поздравления, кстати. Невероятный у вас нюх.
Бальтазар, против воли, почувствовал себя польщенным.
- Когда я пришел сюда, - продолжал Шнайтельброк, - этот вопрос захватил меня. Возможно, это была мания, но я все еще придерживался теоретических измышлений, пока не встретил Фафнира. Вы видели подвал, где его держат?
- Не самое приветливое место, - согласился Бальтазар, - но господин Фафнир не так одинок, как вы хотите показать. Он вполне может ходить по всей Опере.
Фафнир фыркнул:
- Какой смысл в этой ходьбе!
- Чего же вам не хватает?
Дракон неожиданно серьезно посмотрел на Бальтазара, но ответил вместо него Шнайтельброк:
- Конечно же, неба, господин Шлик. Драконы должны летать.
Бальтазар, к стыду своему так и не видевший Фафнира в драконьем облике, затруднялся сейчас сказать, положены ли ему крылья. В его воображении дракон был чем-то вроде многажды увеличенной ящерицы.
- Мы подружились, можно так сказать. Я пожертвовал карьерой, должностью, но это такие пустяки, господин Шлик! - Шнайтельброк перегнулся через стол и ухватил Бальтазара за пуговицу, - Я нашел, как ему помочь!
- И как же?
- Вы будете смеяться, но это очень просто. Нужен реальный человек - я, например. Желающий искренне и изо всех сил помочь кому-нибудь выбраться отсюда, - Шнайтельброк постучал себя по лбу с многозначительным видом.
Бальтазар начал подозревать, что имеет дело с сумасшедшим.
- И еще, конечно, необходимо внести изменения в либретто, - как о само собой разумеющемся сказал Шнайтельброк, - но вы не представляете, сколько здешних обитателей, страдающих о том, что они здесь заперты, на самом деле не хотят ничего менять. А Фафнир хочет, он желает этого всем сердцем.
- И когда же он планирует свой побег? - осторожно спросил Бальтазар.
- Да он уже ушел, - отмахнулся Шнайтельброк, - минут пять как.
***
На крышу Бальтазар поднялся четыре минуты спустя: абсолютный рекорд, о котором так никто и не узнал. Подождал, переводя дыхание перед полуоткрытой дверью, потом толкнул ее вперед. Какие-то металлические листы прямо перед выходом мешали ей открыться как следует.
Тут листы сдвинулись, и весь дверной проем заполнил зеленый глаз с вертикальным зрачком. Глаз снисходительно обозрел Бальтазара, моргнул и пропал. Листы, оказавшиеся драконьей чешуей, тоже исчезли.
Бальтазар медленно обогнул печные трубы Оперы. На краю крыши, уцепившись хвостом за ажурную оградку, сидел Фафнир и щурился на солнце. Он оказался серебристым и довольно поджарым. Расправленные крылья чуть подрагивали от нетерпения.
- Господин Фафнир! - завопил Бальтазар. - Предупреждаю, что вы понесете ответственность за все нарушения законов Цеттельхайма, буде таковые случатся! Я за вас отвечаю!
Фафнир внимательно изучал пролетающие в небе дирижабли. Внезапно он опустил голову на уровень лица Бальтазара. Следователь не зажмурился, хотя ему очень не хватало какой-нибудь опоры понадежнее. Наконец, дракон осторожно ткнул его головой (Бальтазар присел), рыкнул что-то и взлетел.
Бальтазар встал и на ватных ногах побрел вниз.
***
- Да нет же, господин министр! - кричал Бальтазар в трубку телефона несколько минут спустя. - Прикажите его не трогать, он безвредный! Это же оперный дракон, господин министр!
Господин министр юстиции вздохнул в трубку.
- Замечательно, Бальтазар. Осталось объяснить соседним княжествам, что у нас теперь есть совершенно безвредный дракон. Хотя бы князь Иероним порадуется. Ладно, я сейчас распоряжусь, где надо, и поеду с докладом к Его Высочеству. Тебя жду через три часа.
- Слушаюсь, господин министр!
***
На улице Бальтазар прислонился к Опере спиной и принялся размышлять. Мысли были какие-то куцые и не особенно деловые. Что теперь делать с Фафниром? Захочет ли он вернуться? Если остальные в Опере узнают о возможности выбраться? И что же, теперь сам Бальтазар может вывести наружу, кого захочет?
Он поднял голову. В небе продолжал выделывать петли серебряный дракон.
- А хорошо летит! - громко сказал Бальтазар. Прохожий неподалеку пожал плечами и прибавил шаг. А следователь Бальтазар поправил мундир и отправился навстречу неотложным делам, то и дело поглядывая вверх и улыбаясь
Вот интересно, а кто бы мог сыграть Старка?
