пирожок о главном

всего важнее продержаться
до середины февраля
а там практически бессмертны
все кто до этого не сдох

(с) Siberian_Huskie

*пора заводить тэг "некромант-оптимист", кто еще его помнит?

@темы: некромант-оптимист

---

Наш генеральный второй раз подряд заболевает аккурат перед Формулой. В этот раз, правда, у него аппендицит, так что скорейшего выздоровления и все такое, но факт - нас снова горстка храбрецов, а впереди две недели непрерывного ада.

"В любой непонятной ситуации ложись спать" нравится мне все больше и больше.

Рассказала маме, что у нас, она - что у них. Как они боролись с отделом закупок, чтобы купили, наконец, полиэфир, потом с цехом, что не возмущаются, когда надо. Иногда думаю, что наши самые прожженные менеджеры по сравнению с мамой - неопытные зайчики. Вообще, давно наступил этот момент, когда понимаешь, что твои родители - не только твои родители, у них и помимо тебя масса всего в жизни случалось и случается (хотя ты, конечно, ОЧЕНЬ старалась стать главным впечатлением), но все равно поражаюсь слегка, когда она цитирует инструкции или про химию рассказывает.

---

Николай Толстой, "Пришествие короля"

Или The Coming of the King by Nikolai Tolstoy.

Это будет книга о моей любимой эпохе. Одной из. О легендарной. Ну и там через пролив Юстиниан и война с готами, это я тоже люблю.

"- Ничего такого я не знаю, - наконец ответил я. -
На нашем пути были знаки и видения,
и я хочу удалиться от войска и подумать об их значении.
Трибун коротко рассмеялся.
- Вот уж точно, знаки и видения! - хрипло возразил он. -
Знаки вопиющего нарушения дисциплины
и видения полной неспособности усвоить основные принципы
военного дела, заложенные Вегецием и Фронтином."

Самое ужасное не то, что это начало очередного цикла, а то, что автор дальше писать не стал.
Густой замес из кельтских саг, Мабиногиона, скандинавских и древнегерманских сказаний, Калевалы, и чего еще только не. Пища не для слабых, потому что автор - отличный стилист (на гудридз из обзора в обзор повторяется жалоба "сложно и непонятно"). Я в какой-то момент пресытилась, книгу отложила, но день спустя вернулась: невозможно же не узнать, чем все закончилось, и кто победил.
Британия, остров Придайн, неподвижна в окружающем ее потоке времени. Во внешнем мире время неудержимо катится вперед, здесь же оно идет по спирали, привольно расстилаясь во все стороны. Колесо года совершает свой оборот, чтобы снова пришли весенние праздники, а потом осенние, когда в самую темную ночь Дикая Охота может вступить в королевские чертоги и потребовать сыграть с ними в гвиддилл. Здесь все юноши отважны, а девы прекрасны. Здесь процветание земли напрямую зависит от здоровья короля и соблюдения им всех запретов и правил. В очередной раз здесь рождается Мирддин Эмрис, поэт и чародей. Битва при Камлане уже отгремела, Артур и прочие герои мертвы. Но история повторяется: если появился Мерлин, значит, скоро появится и новый Артур.
Роман все же не о пришествии короля (точнее, не того короля, о котором все думают). Это подробная и довольно хвастливая повесть Мирддина о своем рождении, о том, каким "чудесным дитятей" он был, о поиске своего пути и игре, ставкой в которой - судьба острова Придайн и всех его Тринадцати Сокровищ. Он так же, как и сам остров, передвигается во времени не реальном, но мифологическом. Вот младенца Мирддина находят в запруде, а вот он сопровождает королевское войско несколько месяцев спустя, и никого не удивляет, что он - уже старик. Вот он вспоминает о совсем легендарных событиях как их современник и ему открыты все тайны, а вот - бессилен понять, чем закончится поход войск кельтов против саксов, хотя все подсказки перед ним.
Время начинает обретать приметы реальности, когда к войску кельтов присоединяется римский трибун Руфин. И он мой самый любимый герой здесь, человек, которому "нравится делать сложные вопросы простыми и наводить порядок там, где его нет". Наконец, становится понятно, что творится во внешнем мире: Руфин воевал под началом Велизария и знает, чем заняты по ту сторону пролива. Он говорит просто и понятно, при этом его история - одна из самых трогательных. Посреди кельтских изгибов и скандинавских кеннингов (о том, как собирались на войну саксы, весь Север, от пиктов до лапландских колдунов и Беовульфа, мы тоже узнаем), встает римский здравый смысл. Когда Мирддин прибегает к кельтам и говорит: ребята, надо уходить, тут скоро будет все войско саксов, а нас всего три сотни. Когда кельты отвечают: нет, у короля девятидневная скорбь, не можем уехать, пока она не закончится, и вообще, погибнуть с честью - это прекрасно. Один Руфин посреди этого безобразия ходит и говорит: вот здесь копаем еще одну траншею, и разберитесь уже с порядком дежурств.
Я рекомендую, если вам нравится вся литература, упомянутая во втором абзаце и римские трибуны.

@темы: books

---

Истории о привидениях

Одна из самых страшных историй ужасов у меня тоже про картину: "Странное событие из жизни художника Схалкена" Ле Фаню. Голландские художники, странные посетители, а главное - то, как меняется в конце героиня.

А одна из самых веселых - это лорд Дансени,"Тринадцать за столом", как одному джентльмену тридцать лет досаждали призраки дам, которых он обидел при жизни.

@темы: books

---

Сегодня зашел разговор о Караваджо, вспомнила, как нас с сестрой поразила эта картина на выставке в Пушкинском. Маттиа Прети, "Концерт". У музыкантов действительно такая кожа, с зеленоватым отливом, выглядело жутковато, как пир призраков. Могла бы выйти история, как живописец зашел не на ту пирушку, на которую собирался, а потом рисовал тамошних завсегдатаев всю оставшуюся жизнь.

---

По кусочкам смотрю вечерами "Орландо". Какая же богическая Тильда Суинтон.

@темы: movies

---

То чувство, когда получаешь головомойку за то, в чем в общем-то не виновата, и устраивающий головомойку это тоже знает, но больше высказать некому. Если я переживу эту работу, стану сверхчеловеком, иногда такое ощущение.

Невероятно раздражал сегодня этот роман с Мирддином, 2800 экранов в телефоне вернейшей стилизации под кельтский стиль повествования. Все эти "славлюсь я тремя прыжками и пятью словами", "и все громко славили мудрость короля и радовались рекам крови, которые прольются"... Теперь там пошли еще и скандинавские саги, тоже невероятно хорошо стилизованные. Аня сказала, что скандинавы ей ближе: безыскусно напиться и совершить подвиг. Потом послушать песню о том, как ты совершил подвиг. Я болею за римлян, которых там почти нет. Потому что дороги и канализация. И способность одним абзацем перекрыть весь текст до этого. Потому что трибун Руфин в романе - живой человек, а остальные - люди легендарные.

“Какую гордость чувствуешь, когда полководец вызывает тебя из строя, и ты выходишь, чтобы получить корона ауреа, - и что? Полированный кусок металла, имеющий значение лишь в войсках и более нигде. Стали бы мы получать раны и рисковать жизнью, если бы мы не стремились к запредельному краю, где ждут нас мой отец и Сципион Африканский? Может, все на свете - это корона ауреа, заставляющая держаться нас в строю в тяжелый час?”

---

Подумала, что, может, в феврале получится писать каждый день, самый короткий месяц, все-таки.

На работу снова на неделю приехала женщина-амбридж. Мы ее не любим. Она нас тоже, и это чувствуется. Пообещала себе доехать до книжного, когда все это закончится, после выставок. Отвлекаюсь тем, что составляю список.

Довязала один рукав для свитера и обнаружила, что спицы были на полразмера меньше. Силы духа его распустить пока нет, взялась за второй, с уже нужными спицами. Хотя бы один нормальный будет, когда закончу. Что с нами делают годы и вышивка крестиком: раньше бы плюнула на этот свитер вообще, а теперь - ну да, распускаем, вяжем заново.

---

Вспомнила про умное)

Начала слушать на арзамасе курс про Византию, ведет его тот самый Иванов, который написал путеводитель по Константинополю. Несколько другой формат, чем на Курсере: тут меньше лекций, зато больше вспомогательных материалов, вроде плей-листа соответствующей музыки, игрушки "Вылечи больного с помощью разных святых" и шпаргалок вроде "Семь главных мифов о Византии". При этом с одной стороны я, не побоюсь здесь использовать это слово, просто счастлива все это слушать, а с другой - периодически впадаю в отчаяние на тему "никогда все это не выучу в полной мере" (каждый год публикуется около 2000 работ по этой теме, если я ничего не путаю). Да, я помню, что лучше двигаться хотя бы так, чем вообще никак. Да, я не буду останавливаться, просто времени все меньше, увы.

---

Умные и длинные посты не могу, так что о платьях. Купила еще одноXDD Первое платье, которому мне хочется давать имена. Оно такое, фасона "уютная власяница", при этом дендистской расцветки - в полосочку, слегка безумного лилового, для ультраденди. Будет, во-первых, Платье для Настоящей Филифьонки, потому что мешок и потому что в выходные я перечитывала "Филифьонка в ожидании катастрофы", и там был вот этот абзац:

Филифьонка высунула из-под одеяла мордочку, строго глянула в темноту и сказала: "Вы меня еще не знаете". Правда, неясно было, что она имела в виду.

Во-вторых, будет Настоящее Английское Убийство, из-за полоски и лавандового оттенка.

---

Кажется, я переусердствовала, сгоняя температуру: сегодня днем она была 35,2. Догналась потом сладким чаем до 36 ровно, но все, на что я способна эту неделю - выдавать какие-то всплески на работе и ложиться спать сразу после ужина. ("Ты что, умираешь? А почему не проставилась?" - за что я, в частности, люблю свою работу)

В еще одной истории про Мирддина Эмриса посреди кельтских завитков внезапно встал здравый римский смысл, и это оказалось именно тем, что нужно, чтение пошло веселее.

Можно еще что-нибудь про погоду, только не знаю, что. Она ужасная.

---

- And what music is played here?
- Oh we got both kinds. We got Country and Western.

Почему-то в посмотренных, наконец, полностью Братьях Блюз больше всего порадовало выступление джазовой группы в кантри-баре. Ну не красота ли:




Читаю про сценарии поведения: не радует, особенно когда узнаешь там себя, но, с другой стороны, лучше проблемы систематизировать: есть шанс начать опознавать их на более ранних этапах, а не как сейчас.

---

Julian May, The Many-Coloured Land (Saga of Pliocene Exile #1)

Первый отчет по книжному челленджу в жж. И по списку это будет книга о путешествиях во времени, пожалуй. Хотя они здесь и не главное)

Эту книгу я добавила в список после прочтения "Мир короля Артура" Сапковского, он там упоминает многие интерпретации артуровского мифа и кельтской мифологии. Если коротко, то The Many-Coloured Land - о том, как люди попали в доисторическое земное прошлое и обнаружили, что на Земле обосновались не самые дружелюбные пришельцы, которые позднее в людских легендах превратятся в детей богини Дану и фоморов. Но я хочу рассказать об этом длинно.


22й век. Земляне давно вступили в Галактическое Содружество наравне с другими инопланетными расами. Колонизированы сотни новых планет, развиваются психокинетические способности у людей, эпоха терпимости, взаимовыручки и ментальной коррекции опасных членов общества. Старая Земля превратилась в огромный атракцион, где можно поучаствовать в средневековом празднестве или совершить набег и спасти какую-нибудь принцессу.

Где-то в конце века 21 профессор Гудериан совершает бесполезное открытие: он создает машину времени. Путешествие в один конец, возвращение невозможно. Место - Старая Земля, время - плиоцен, за шесть миллионов лет до появления homo sapiens. Через несколько лет после его смерти вдова, владеющая правами на никого не интересующее изобретение, узнает, что в мире, оказывается, немало людей, желающих им воспользоваться. Еще несколько лет спустя скромный домик мадам Гудериан неподалеку от Лиона превращается в центр по тренировке будущих жителей в Изгнании. Причин для ухода в плиоцен множество и еще несколько. Желание начать новую жизнь, неприятие современного мира, тоска по тому, чего и не знал никогда, желание скрыться от закона, наконец.

Очередная группа в тренировочном центре состоит из восьми человек, восьми "галактических неудачников". Один хочет отыскать в плиоцене любовь всей жизни. Вторая потеряла свои психокинетические способности и ищет покой. Третий к двадцати годам довел до нервного тика родную планету ("что поделать, если это время не предназначено для Тиля Уленшпигеля") и выбрал Изгнание, чтобы не выбирать между эвтаназией и ментальной коррекцией. Четвертый мечтает быть викингом. Старый ученый-археолог хочет своими глазами увидеть то, о чем только читал. Юная спортсменка и укротительница хищников, которую на родной планете считают психованной маньячкой. Монахиня, желающая тишины. Капитан космического корабля, ксенофоб и просто неприятный человек.

Однако, попав в прошлое, они понимают, что долгие каникулы в неизведанном мире откладываются. Все люди сразу оказываются во власти пришельцев, с удобством обосновавшихся на земле эпохи плиоцена. Новоприбывших сортируют по способностям и либо награждают серебряным ошейником, если те могут быть полезны, либо отправляют на черную работу на благо народа Тану. А вокруг сияющих городов Тану, где веселятся на пирах, поют песни неслыханной красоты, откуда выезжает за своей добычей Дикая Охота, стоят леса. В лесах живут Фирвулаг, фоморы кельтов, ближайшие родичи и древнейшие враги Тану. В тех же лесах нашло приют человеческое Сопротивление, которое пытается изменить раскладку сил.

Роскошная, безумная идея. Когда люди в определенных обстоятельствах становятся архетипами. Когда та же исхоженная и исследованная планета оборачивается огромной и неизведанной. Когда читаешь и восхищаешься: то, что считалось ненужным или привычным знанием спасает жизни. Когда люди с одним ножом на всех побеждают вооруженный отряд Тану. В общем, в это безумие втягиваешься, впереди еще три книги, I'm in.

@темы: books

---

Конни Уиллис, "Книга Страшного суда"

"Вот, наверное, почему наше время такое никудышное, мистер Дануорти. Оно берет начало от Мейзри и сэров Блуэтов. А все хорошие люди, которые не щадили себя, как Рош, заразились и умерли."

В 2054 году путешествия во времени (исключительно с научной целью) никого не удивляют. Под Рождество кафедра медиевистики в Оксфорде отправляет свою студентку в "совершенно безопасный" 1320 год. Безопасный - по мнению временно исполняющего обязанности главы кафедры, тому очень хочется открыть Средневековье для путешествий и прославить свое имя, пока декан на рыбалке в Шотландии и связи с ним нет. И вот студентка второго курса Киврин, полная энтузиазма, отправляется в четырнадцатый век. У нее есть придуманная легенда, чип для мгновенного перевода среднеанглийского языка на современный и обратно, и задание - прожить несколько недель в средневековом поместье, потом вернуться на точку ухода и благополучно принести все собранные сведения на кафедру.

Если что-то может пойти не так, оно пойдет. Легенда разваливается почти сразу же, место, где откроется проход обратно, Киврин найти не может, да и окружающие ведут себя как-то не так, как должны были, судя по историческим источникам.

А в Оксфорде 2054 года начинается непонятная эпидемия. Объявлен карантин, полный беспорядок, поступают все новые больные, куда-то надо пристроить группу дружественных звонарей из Штатов, и посреди этого мечется куратор Киврин, мистер Дануорти, пытающийся объяснить остальным: что-то не так, студентку надо вытаскивать. Как выяснилось, отправили ее в 1348 - время прихода чумы в Англию. Нашего человека в средневековье надо спасать, но никого из официальных властей это не интересует.

Киврин пытается найти путь назад, пытается не вызывать подозрений. Потом пытается лечить заболевших. Потом копает могилы.

Это страшная книга. Страшная сухим описанием прихода чумы и безразличия бюрократов. Великая тем, что в конце концов не имеющие прямого отношения к случившемуся люди собираются вместе и делают невозможное.

@темы: books

---

movies 2016

В прошлом году все попытки записывать закончились в марте, и по ощущениям, я ничего особо с того момента и не посмотрела.

movies2011

movies2012

movies2013

movies2014

movies2015

welcometoxanadu.diary.ru/p201958939.htm

январь

1. Давайте потанцуем! - болливудский мюзикл о том, как они ставили мюзикл. Хорошо.
2. Аноним, 2011 - я - правоверный стратфордианец, да и зная что-то о елизаветинской эпохе, можно это смотреть только ради красивой картинки.
3. Long Way Down - четверо самоубийц, встретившихся на крыше небоскреба в новогоднюю ночь, решают пожить еще и посмотреть, что из этого выйдет.
4. Обитель проклятых - мило, викториански-атмосферно.
5. Звездные войны: Пробуждение силы
6. Man of La Mancha, 1972
7. Now You See Me, 2013

февраль

8. Мэрайя Мунди и шкатулка Мидаса - очень невнятный фильм, несмотря на такое количество хороших актеров
9. Орландо, 1992 - отлично.
10. Дэдпул - смешно, неприлично и прекрасно.
11. - Людвиг Баварский, 2012 - красивая картинка
12. В поисках Галактики - пародия на все космические сериалы, добрый фильм.
13. День выборов 2 - так же хорошо, как первый

март

14. Only Lovers Left Alive, 2013 - история, которую я понесу дальше. Завораживает музыка и видеоряд.
15. Полночь в Париже - почему-то ждала двойного дна, какого-то неприятного поворота в конце, но это очень простая история, где все именно то, чем кажется. Да, главный герой действительно попадает в Париж 20х, да, его невеста и вправду неприятная, ну и так далее. Хорошая сказка.
16. Джон Уик - даже не знаю, что сказать. Не хотела смотреть ничего осмысленного.
17. Багровый Пик - дель Торо не подводит никогда.

апрель

18. Воины света, 2009 - нуар о мире победившего вампиризма.


май
19. Ягуар - советское кино по "Город и псы".
20. Комедия ошибок, HD Theatre - почти телеспектакль. Не так истерически смешно, как "Двенадцатая ночь" с Фраем, но хорошо.

июнь

21. Варкрафт
22. Гордость и предубеждение, и зомби - мне понравилось
23. День независимости - 2 - не понравилось.
24. День, ночь, и потом рассвет

июль
25. Охотники за привидениями

август
26. Танцевальный зал
27. Девушка из Рио
28. Обед в восемь

сентябрь
29. Sevillanas, Saura
30. Он дракон

октябрь
31. Дуэлянт
32. Кубо. Легенда о самурае
33. Византия
34. Los Tarantos

ноябрь
35. Macbeth, 2015

декабрь
36. Imitation Game, 2014
37. To Catch a Thief, 1954
38. Kinky Boots

@темы: movies

---

Я не то, что не успела, а в общем-то и не хотела подводить итоги года, хотя есть, что сказать. Но у меня ощущение, что этот новый год - середина, даже не промежуточный этап. Вот в конце 2016 и посмотрим.

Несмотря на то, что праздновали мы тихо и довольно по-гиковски, спать легли в восемь утра. В четыре утра хором пели под пианино, потому что гитары в доме не было. Ходили от дома к дому и обратно, и 31, и 1, как будто в одной полярной ночи. Второй Новый год, на который теплые штаны важнее, чем платье.

Вчера съездили в ГМИИ им. Пушкина. На морозе прождали в очереди сорок минут, пока впустят. То ли все спохватились, что Караваджо увозят через неделю, то ли как мы - не придумали, чем еще заняться. Выставка была хороша, особенно серия с апостолами Риберы, а после нее все равно принялись ходить по залам. Я соскучилась, как выяснилось. И по Итальянскому дворику, и по средневековым статуям. Пушкинский дает это ощущение дома и покоя. И он такой красивый))

Пожалуй, я спокойна. Конечно, здесь заслуга и пустырника, который я, наконец, пью регулярно. Но серьезно, я хочу накопить этот покой и идти дальше, делать то, что хотела сделать. Если получится хоть какая-то часть, уже хорошо.

---

Осада Кремы

Ну и Крему ко всей компании.


Название: Осада Кремы
Исторический период: 1154-1176
Размер: мини, 2742 слов
Пейринг/Персонажи: НМП
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: Это история о предательстве и смерти мастера Маркезио из Генуи. Он захотел взвесить чужую силу и волю и был ими раздавлен.
Предупреждения: смерть персонажей

Это история о предательстве и смерти мастера Маркезио из Генуи. Он захотел взвесить чужую силу и волю и был ими раздавлен.
Мастер Маркезио прочел древние трактаты о механике и научился строить осадные машины и укрепления. Ремесло его оказалось прибыльным в то смутное время, когда города на зеленых равнинах Италии спорили друг с другом. Павия заносилась перед Вероной, Милан грозил Ферраре, а все вместе они задирали папу и императоров Священной Римской империи.
Мастера Маркезио позвали в Крему, чтобы он помог укрепить стены города. Стены были в шесть шагов шириной и соединяли пятнадцать башен. Тяжелое это ожерелье надежно хранило Крему. Однако с севера уже шли слухи о новом императоре: рыжебородый дикарь вырвал из рук папы железную корону и желал подчинить себе волю Ломбардии. Горожане посчитали, что лучше прослыть осторожными, чем рыдать потом на развалинах, и тряхнули кошельками, пригласив Маркезио.
Он поселился рядом с городской площадью. По его желанию, город отвел ему дом с просторной залой на втором этаже. Там, на широком верстаке мастер разворачивал свитки и рисовал новые башни для города. Или чертил углем на каменном полу и беленых стенах странные механизмы и чудовищных драконов в броне.
Брать учеников он поначалу отказался, завел только стряпуху и слугу. Из Генуи он привел с собой мальчика, совсем ребенка, по имени Дженнаро, о котором то заботился, точно о единственном сыне, то помыкал, как бродягой. Дженнаро же никогда не жаловался и не таил обиды: для него его мастер был следующим после бога и важнейшим человеком на земле.
Они были непохожи: статный, суровый Маркезио с вечно нахмуренными черными бровями и невысокий тихий Дженнаро. Мастер мог неделями не разговаривать с учеником, а потом позвать его в залу и рассказывать о строении городов и церквей, о машинах, разрушающих стены, и стенах, способных выдержать любую осаду. Если же Маркезио ополчался на весь мир и запирался у себя, один Дженнаро осмеливался приносить ему еду и терпеть насмешки.
Стены Кремы росли, уже двадцать первая башня встала рядом со своими сестрами, мастер Маркезио взял двоих подмастерьев, Абеле и Гвидо. Он приобрел немного друзей, но город уважал его за упорство, с которым он добивался совершенства. Подчас он забывал о еде и сне, если новая мысль не давала ему покоя. Тогда он расхаживал по улицам Кремы, сложив руки на груди и глядя перед собой. Позади шел верный Дженнаро, не сводя глаз со своего мастера. Никто не смеялся над ними: людей пугала мрачная одержимость старшего и восхищала верность младшего.

Как-то зимним вечером в городе случилась вьюга. На ужин к мастеру Маркезио пришли несколько важных горожан. Когда в ставни застучал ветер, все решили, что в Креме давно не было такой суровой зимы, и вознесли молитву за неведомых странников на дороге в этот час. В комнате же светло и жарко горел очаг, на столе были хлеб и сыр. Маркезио приказал принести еще вина, но оказалось, что все вино в доме закончилось.
Мастер Маркезио был скор на гнев и расправу. Громовым голосом он позвал всех обитателей дома и потребовал виновного объявить себя. Однако стряпуха валила на слугу, слуга божился, что это дело рук подмастерьев, те же, упав на колени, призывали в свидетели всех святых, что приложились к бочонку, но он оставался еще полным. Абеле закатывал лукавые глаза и строил жалобные рожи, а тугодум Гвидо, не пытаясь оправдаться, стойко сносил упреки.
Почтенные горожане поспешили успокоить хозяина, но гроза еще не утихла.
- Коли нет у нас вина, - сказал Маркезио, - стало быть, его нужно добыть! Дженнаро, что ты забился в угол, словно мышь! Набрось-ка плащ да пройдись до трактира! Трактирщик два дня назад хвалился, что ему привезли целую бочку, пусть отольет для нас кувшин. Я после с ним рассчитаюсь.
Дженнаро безропотно встал, но тут ветер задул с новой силой. Даже ленивые подмастерья вздрогнули, представив, что кому-то предстоит путь в ледяной темноте. А ведь до трактира не самый близкий путь. Дженнаро замер у двери и посмотрел на мастера. Все наперебой принялись говорить, что никакой особой нужды в вине нет, но глаза Маркезио загорелись недобрым огнем.
- Или я не хозяин здесь? – воскликнул он. – Так-то ты меня почитаешь, Дженнаро? Не хочешь идти – не ходи, что за беда! У кого еще есть такие неблагодарные ученики, мне будет, чем похвалиться перед людьми!
Жестокость этих слов была очевидна, но больнее всего ранили они Дженнаро. Он выпрямился, толкнул дверь и пропал в летящем снеге.
- Думаю, он быстро обернется, - спокойно сказал Маркезио. - Продолжим же, друзья!
Веселья за столом не было и в помине. Все сидели молча, говорил только хозяин. Чем темнее становилось, тем громче смеялся Маркезио. Но и его голос стих.
- Он уже должен бы придти, - сказал наконец мастер. – Что за несносный мальчишка! Ей-богу, я начинаю сердиться.
- Позвольте, мастер, мы поищем его, - отозвался Абеле, - наверняка он блуждает где-то рядом и не может найти нас.
- Сидите смирно! Я сам пойду.
С этими словами Маркезио встал и, не потрудившись даже одеться теплее, тоже ушел.
Какое-то время спустя раздался громкий стук, а когда дверь отворили, на пороге стоял Маркезио, держа на руках Дженнаро.
- Этот глупец едва не замерз! – воскликнул он. – Абеле, я оставил кувшин на улице, сбегай за ним, несчастному нужно выпить что-нибудь теплое! Да подкиньте дров, мальца трясет от холода. Простите, соседушки, пир наш окончен, продолжим в следующий раз.
Теперь он хлопотал над Дженнаро словно преданная мать над первенцем. Растирал руки и ноги, поил подогретым вином и приговаривал, чтобы тот не смел больше уходить в такой холод. Дженнаро пришел в себя, но был еще слаб, поэтому ему устроили постель у очага, огни в доме погасили и все разошлись спать.
Наутро Дженнаро проснулся рано. Вчерашний озноб его больше не мучил. Он поднял глаза и увидел, что рядом с его ложем сидит на лавке мастер Маркезио. Судя по всему, сидел он так довольно долго. Маркезио молча смотрел на своего ученика и заговорил не сразу.
- Ты родился в январе, - сказал он, - мать твоя потому и назвала тебя так. Сама она была уже слишком слаба, даже в церковь на крестины не встала. Я тебя отнес, как вчера, на руках. Холод был такой же лютый.
- Мастер, - прошептал Дженнаро.
- Я тебе не отец, так и знай, - продолжал Маркезио, - но я поклялся ей милосердной матерью нашего Господа, что не оставлю тебя. Мое дело – война и смерть. Мои машины убивают людей, я, бывает, ночами не сплю: думаю, как бы сделать так, чтобы убивали они еще лучше? Вот такой я человек. Решишь уйти – я тебя неволить не стану.
- Вы пропадете без меня, - сказал Дженнаро.
Маркезио расхохотался.
- Стало быть, решено, - сказал он.

Прошло несколько лет. Ожерелье Кремы замкнулось вовремя: император Фридрих, прозванный Барбаросса, выступил с севера во второй поход на Италию. Вел он пятьдесят тысяч войска. На его сторону встали Генуя, Лукка, Равенна, Пиза, Болонья и еще два десятка городов. Милан рассылал гонцов и воинов, призывая дать отпор наглым швабам. Жители Кремы собрались и постановили: Крема – свободный город, и город выбирает вольную Ломбардию, а не железную перчатку короля, который будет сидеть за горами да кричать оттуда: подайте того, принесите этого. Милан прислал им четыре сотни воинов, начались приготовления к войне.
Мастер Маркезио только усмехался в ответ на горячие призывы горожан. Никто не забывал, что он генуэзец, да Маркезио и сам никому не позволил бы забыть об этом. Но для него не было в жизни ничего важнее его умения.
- Мое дело – машины и башни, - говорил он. – Мое счастье – знать, что никто их не превзойдет. Так что пусть приходит император, буду рад помериться с ним силой.
Однако с такой же усмешкой говорил он и о союзе ломбардских городов.
- Один осел может бродить, как ему вздумается, вреда от такой скотины немного, но что будет, коли целое стадо ослов загуляет без пастуха? Шум этот напрасен, помяните мое слово: всякий ищет, перед кем бы склониться.
Абеле и Гвидо мрачнели, слушая это. Не радовался таким речам и Дженнаро: он почти не помнил Геную, в Креме он вырос, за Крему он был готов сражаться. Маркезио, видя тревогу юноши, смягчал свои насмешки и говорил:
- Довольно болтать! Помогите-ка мне с этим воротом. Сегодня надо поставить новую машину у северной башни. Если сделаем все, как надо, то от Фридриха до нас не долетит ни один камень.

И вот войско Фридриха встало под стенами Кремы. На равнине запылали костры, поднялись шатры под черно-желтыми знаменами. На городских башнях дозорные всматривались вдаль: где подмога от Милана?
Осадные машины императора были бессильны перед умением Маркезио. Несколько месяцев войско могущественного императора удерживал невеликий город. Хотя припасов становилось все меньше, со стен горожане потешались над осаждавшими. Гордость за свою силу опьяняла их крепче любого вина.
В один из дней смех замер у них на губах: Фридрих приказал привязать к осадным башням захваченных в плен жителей Кремы. В ужасе смотрели горожане на медленно ползущее к стене чудовище. Вот поник, крепко прихваченный веревкой, Альберто Росси, рядом с ним Джованни Гараффи и священник, фра Джильберто. Вот двое миланцев, несколько дней назад, всего лишь несколько дней, они шутили на площади Кремы и обнимались с горожанами. Мыслимо ли, можно ли – убивать своих?
У своей машины стоял мастер Маркезио и кривил рот.
- Что там у вас? – крикнул он людям на стене. – Еще немного – и я не смогу ее разрушить!
Бледный Дженнаро повернулся, чтобы ответить, и тут ветер донес крик привязанных людей.
Говорят, когда об этом рассказали императору, он пришел в такой гнев, что немедленно приказал казнить всех прочих пленных.
А произошло вот что. Альберто Росси поднял голову и крикнул:
- Нас уже только смерть освободит! Стреляйте! Разве не сделали бы вы то же?
- И мы станем мучениками, - шевельнул губами фра Джильберто. Миланские воины же стали проклинать императора.
Кто-то подал знак, Маркезио отпустил рукоять, и снаряды полетели в осадную башню. Она проползла еще немного и остановилась, а потом и вовсе завалилась на бок. Но на стенах Кремы никто не ликовал. Горожане молча смотрели на тела тех, кто мгновение назад силой духа сравнялся с героями древности. А теперь их нет, ни Альберто, ни Джованни, ни Арриго с Труко, ни фра Джильберто. А как звали миланцев – кто теперь вспомнит? И со стен полетели в лагерь императора новые проклятия. Если бы были они камнями!
Когда остальных пленных казнили на поле, чтобы Крема могла это видеть, на стены города вывели пленных швабов и их тоже казнили: чтобы император видел. Пусть знают: у Кремы не мягкое сердце!

Через несколько дней при обороне ранили Гвидо. Его принесли домой, но он уже никого не узнавал, метался в бреду. Дженнаро с Абеле ухаживали за ним, как могли. Мастер Маркезио мрачнел день ото дня.
- На что вы надеетесь, глупцы, - бросил он как-то, - помощи от Милана не будет. Фридрих раздавит вольные города один за другим, как виноградную гроздь.
- Разве вы не заодно с нами? – дерзко возразил Абеле. – Разве не ваши механизмы защищают город?
- Побеждает тот, чья воля сильнее, - ответил Маркезио. – Я видел то же, что и вы. Император гнет всех. Разве не подобно чуду то, как умирают сотни по желанию одного?
- Дьявол не может творить чудеса, - возразил Дженнаро, и Маркезио первым отвел взгляд. Пробормотав что-то об упрямстве мальчишек, он отправился спать.
К утру Гвидо умер.

На улицах Кремы появилось множество попрошаек. Один облюбовал место напротив мастерской, и Дженнаро выносил ему поесть. С наступлением холодов попрошайка запросился поближе к огню, и его пустили в закут у наружной стены. Прокаженным он не был, но заматывался в тряпки так, что только глаза и было видно. Один раз Дженнаро застал его, когда тот перематывал голову по-новому: левого уха у попрошайки не было вовсе.
- Повздорил с кумом, - охотно объяснил он. – Теперь ни кума, ни деревни, Рыжебородый всех прибрал.
Он брался за любую работу, и вскоре все к нему привыкли. Попрошайка иногда садился у порога мастерской и плел истории, пока Маркезио с подмастерьями смотрели на свои планы и ладили механизмы.
Пришло Рождество, и было оно невеселым. Пошел восьмой месяц осады. В начале января умер Абеле. Его не было всю ночь, утром, открыв дверь, Дженнаро увидел его – скорчившегося на пороге, уже оледеневшего. Раздев его, чтобы обмыть, увидели ножевую рану под ребром.
- Повздорил с кем-то, вот и доигрался, - хмуро сказал Маркезио.
После похорон, в пустом холодном доме, он положил руку на плечо своему последнему ученику, и Дженнаро вздрогнул. Никогда еще рука мастера не казалась ему такой тяжелой.
- Ты все еще жалеешь этот город? Смотри, сколького мы здесь лишились!
- Не мы одни, - Дженнаро трудно было сказать это, точно с каждым словом он все дальше уходил в белую пустыню, но смолчать он не мог. – Вы приносили клятву верно служить городу.
- Чего стоит обещание, данное слабому! У меня снова никого не осталось, только ты. Неужели бросишь? – Маркезио испытующе поглядел в глаза юноше и рассмеялся. – Нет, ты мой. Ко мне вернешься.
Утро выдалось солнечным, и горожане оживились. Веселее, чем обычно, они переговаривались, спеша к стенам Кремы. Вдруг ненавистный Фридрих сдался, отошел от города, и они увидят только остывшие кострища да бродячих собак? Вдруг на холмах стоят войска миланцев, тянутся обозы с припасами?
На равнине ничего не изменилось. А внутри крепости жители смотрели на разрушенные машины мастера Маркезио. Один часовой был убит, второго едва удалось привести в чувство. Он рассказал, что ударил его по голове какой-то оборванец. Падая, удалось сорвать с его лица тряпки: у оборванца не было уха. Маркезио пропал, его ученик не знал, что с мастером.
Вскоре они его увидели. Рядом с императорским шатром стоял Маркезио и отдавал приказы плотникам. Новые осадные башни росли вровень с башнями Кремы. Все поняли, что случилось: Фридрих купил их мастера. Сила императора очаровала Маркезио, и тот предал город.
Ярость толпы готова была обратиться против Дженнаро. Нашлись люди, указавшие на то, что он остался, он – такой же гражданин Кремы. Прочие же кричали, что всем идти ко дну теперь, с мальчишкой ли, без него. Вышел один старик и, заслонив собой Дженнаро, сказал:
- Он остался, сам выбрал. Наша воля – воля города, город жив нашей силой, неужели о Креме скажут, что она несправедливо судит своих граждан?
Эти слова не сразу смягчили людской гнев. Люди смотрели на Дженнаро: готовый принять смерть, он не прятал от них взгляда. Смотрели на знакомые стены и улицы: сколько им осталось? Прислушивались к крикам императорского войска и стуку топоров. И гнев их медленно остывал, вместо него пришло ясное и высокое, как зимнее небо, понимание: они смертны, и смерть их сейчас ближе чем когда-либо. Но им все еще есть, что крикнуть со стены этому рыжему ублюдку!
Кто-то сунул Дженнаро в руки корзину и сказал:
- Поторопись наверх! Нас и так немного осталось.
Он побежал, и в душе его разворачивалось то же мрачное спокойствие, что и у всех вокруг.

Через неделю Крема сдалась. Осадные машины, построенные по указке мастера Маркезио, обломали почти все зубцы на ее короне. Император приказал разрушить город до основания, но пощадил жителей, они потянулись прочь, унося на плечах детей и стариков.
Маркезио сидел в это время в своей палатке. Там исходила теплом жаровня, ждали своего часа вино и две кружки. Он не вышел посмотреть, как уходят те, кто много лет считал его своим. Поздно вечером, когда воины императора хвалились добычей на развалинах города, кто-то подошел к палатке.
- Входи, Дженнаро, не стой! – крикнул Маркезио, точно его ученик всего лишь опаздывал к ужину. – У меня здесь достаточно еды, я заждался и умираю от голода!
Дженнаро вошел.
- Ну вот, - огорчился Маркезио, разглядывая ученика, - весь в синяках. Небось еще и ранили тебя? Все позади, садись же! Пойдем с императором дальше, мне обещали столько дерева, камня и веревок, сколько потребую. Помнишь, как в детстве я рисовал тебе гигантские пращи и шагающих великанов? Я построю их: все механизмы до единого!
- Наш дом разрушили, - сказал Дженнаро.
- Пустяки! Нашим домом станет весь мир. Император хорошо мне заплатил, верно, но он дал больше, чем золото. Все эти равнины станут мне полем для игры – нам, Дженнаро! Ты рад, что мы снова вместе?
Дженнаро не ответил, он смотрел, как светлеет небо за пологом. Это горела Крема.

Утром люди, посланные за Маркезио, нашли его мертвым, с ножом в груди. Никто ничего не услышал за праздничным шумом, его похоронили рядом со стенами, которые он сначала укреплял, а потом помог разрушить.
Многие из граждан Кремы встретились пятнадцать лет спустя, на поле под Леньяно. На это поле пришел союз городов Ломбардии: помериться своей свободной волей с императором Фридрихом Барбароссой. Фридрих был выбит из седла, к вечеру его считали мертвым, войско императора бежало на север.
Один из горожан клялся, что видел в тот день Дженнаро. Воины, с которыми он стоял, рассказали, что этот человек из Милана, и все эти годы отважно бьется с императором. Больше о нем рассказать нечего: больно молчалив, близких у него нет. Пятнадцать лет – долгий срок, а на поле боя не приглядишься как следует. В последний раз горожанин видел Дженнаро, когда тот прорубал себе дорогу к императору Фридриху. После боя узнать о нем ничего не удалось.

@темы: моё

---

средневековые драбблы

Пусть все лежат в одном месте, хоть и собралась я это сделать под конец.

Мой любимый))

Название: Слишком много Отвилей
Исторический период: 1057 год, Италия
Размер: драббл, 848 слов
Пейринг/Персонажи: Рожер де Отвиль
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: G
Краткое содержание: Не грози нормандским рыцарям, попивая вино под своей оливой.
Примечания: Рожер де Отвиль - двенадцатый сын мелкопоместного нормандского барона. Приехав в Италию, отвоевал Сицилию у арабов и стал основателем династии королей Сицилии.



Барон Сигембальд любил пофилософствовать. По правде, слова он такого не знал, но чрезвычайно уважал посиделки под оливой с местным священником отцом Дезидерием. Что думал об этом отец Дезидерий, неизвестно, так как красноречие барона не стихало никогда.
Стояло неспокойное лето года 1057 от Рождества Христова. Апулия страдала. Барон Сигембальд, то и дело прикладываясь к меху с вином, рассуждал. Отец Дезидерий, управляющий и дружина барона - пятеро низкорослых воинов - почтительно слушали.
- Золото! Только оно, проклятое, всем нужно. А еще мое зерно, мое вино, мое масло! И я готов платить, святой отец, но пусть они разберутся, кому платить? Своим князьям не платишь - ты не патриот! Забыл про Византию - почему ты не уважаешь Византию? Император приезжает то и дело, что ему в Швабии не сидится? Эта новая напасть еще, дьявол бы их...
- Сын мой, - укоризненно произнес священник.
- Говорят, нечистый как раз руку и приложил, - вступил в разговор управляющий. - Откуда бы еще их столько взялось?
- Нет на самом деле никакой Нормандии, - барон вздохнул. - Из чрева дьявольского выползают и, как змеи, собираются в одном месте. А мы, видно, чем-то прогневали Господа, раз все это наблюдаем.
- Сын мой! - священник начал задыхаться, и барон передал ему мех с вином.
- Выпейте, отец Дезидерий, полегчает. Я убежден, что это морок, насланный за грехи наши. Вам мало, что они самого папу в плену держали?
- Папу полонить - нехитрое дело, - проворчал управляющий и похлопал закашлявшегося священника по спине.
- Вот я вам сейчас расскажу, а вы сами судите, - барон оперся о кривой ствол оливы, оглядел поля с золотившейся пшеницей. - Больше двадцати лет назад все началось. Также стою я здесь, надзираю за работниками - сев был. Вижу: едет кто-то. Трое на лошадях. Нормандца я тогда уже мог отличить от доброго ломбардца, они же валом сюда повалили. Эти трое потоптали мне борозду, огрели плетью тогдашнего управляющего, но, на мое счастье, людей со мной было много, так что они что-то пробурчали и дальше себе поехали, в Капую. Сказали только, что зовут их братья Отвили, папаша, наверное, свечку ставил каждый божий день, что сплавил подальше.
- Не родня ли нынешнему герцогу Апулийскому? - спросил успокоившийся священник.
Сигембальд безнадежно махнул рукой.
- Они самые. Сначала отличился старший из тех трех негодяев. Вильгельм Железная Рука, тьфу! Нормандский сброд избрал его своим графом, а когда тот умер, его братца Дрого. Потом и Хэмфри подоспел. Все - Отвили, заметьте! Но дальше-то как было. Снова стою я здесь, лет десять уже прошло. Лето, с той груши плоды так и сыпались. Вижу: едут. Мы тогда уже учёные были, заперлись в замке, люди на стену вышли. Эти погарцевали под воротами, потом заорали, что у них времени нет, наше, мол, счастье, а то быть бы этой земле под Робертом де Отвилем, и уехали. Всю грушу отрясли, кричали, что кислая. Я молился, чтобы их хоть животом прохватило по дороге.
- Четверо их, значит? - спросил священник. - Роберт Хитрец теперь - герцог Апулии, остальные уже мертвы.
- Если бы, отец Дезидерий! Готфрид, еще один Вильгельм и Можер! Все здесь проезжали! Второй Вильгельм стащил у меня козу. На Готфриде я подумал про испытание Господне. Ведь не бывает так, чтобы так было! - невнятно завершил барон, но собеседники его поняли.
Все помолчали.
- А грушу снова кто-то объедает, - заметил вдруг управляющий. Все посмотрели на всадника, который, постояв под грушевым деревом, двинулся к ним.
- Кислая, - сообщил всадник, поравнявшись с бароном и его окружением, - а говорили, у вас на юге все реки медом текут.
Глаза его горели почти детским любопытством и оживлением, и вообще вид и выправка молодого мужчины были бы приятны для глаз, не будь он определенно нормандцем. Еще одним.
- Высохли, - любезно ответил барон. - Куда путь держишь, воин?
- В Мельфи, брат у меня там. А остров Сицилия оттуда далеко? Там, говорят, золотые плоды растут на ветках.
- Не близко, - согласился Сигембальд, - но ты с берега сарацин покличь, может, они покажут. Не плоды, так еще что.
Всадник нахмурил светлые брови, и внезапно пятеро воинов показались не такой уж надежной защитой.
- Как звать тебя, доблестный отрок? - поспешил вмешаться отец Дезидерий. - Кому собираешься ты предложить свою службу?
- Брату и предложу, - нормандец махнул рукой, - а не возьмет Роберт, так у меня братьев много. Я - Рожер де Отвиль (Сигембальд еле слышно застонал). А правда, что на побережье есть гора с драконом?
- Божьей милостью и покровительством архангела Михаила мы в безопасности, - строго ответил священник. Барон собрался с силами и задал более всего интересующий его вопрос: - А много ли сыновей у отца твоего?
- Дюжина, - ответил Рожер, - еще четверо дома осталось. Наверное, уже и не приедут, одна надежда - племянники подрастут.
Он огляделся по сторонам и вежливо кивнул барону.
- Замок у вас славный. Стоит хорошо.
Сигембальд пробормотал что-то невнятное, при желании это можно было счесть благодарностью. Заскучав, Рожер де Отвиль распрощался и неторопливо поехал дальше. Впереди его ждали братья и остров Сицилия с золотыми плодами.
- Можем стены укрепить, - предложил управляющий, когда всадник скрылся за поворотом.
- А смысл? - тоскливо спросил барон и потянулся за вином.



Тут порезвился мой внутренний филолог.

Название: Только имя
Исторический период: 778 - 1727
Размер: драббл, 964 слова
Пейринг/Персонажи: Роланд
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: Что останется от героя несколько веков спустя? Только имя.
Предупреждения: все умерли. а чего вы ждали от этого фандома?
Примечания: В тексте использованы фрагменты эпоса "Песнь о Роланде" в переводе Ю. Корнеева и поэмы Лудовико Ариосто "Неистовый Роланд" в переводе М. Л. Гаспарова.


"Господь наш и все его пресвятые архангелы! Видно, пришел мой смертный час", - маркграф Хруодланд отбивал атаку, вскочив на обозную телегу: коня под ним убили почти сразу же. Привычно тяжелый меч поднимался и опускался. Похоронят ли их эти нечестивые, как положено? Или бросят тела в ущелье?
"Бренно мое тело, Господь, и все же мне его жаль. Сделай же так, чтобы мы тут не струсили, а если и струсим, то чтобы эти немытые ублюдки того не поняли, и чтобы государь Карл успел уже нам на помощь, черт бы его побрал! Прости, Господи", - Хруодланд успел бросить взгляд туда, где извивалась в пыли обозная колонна. Проклятые баски подгадали с местом для засады. Они точно слетели с горы и разом отсекли тех, кто замыкал отступление войска. Метались напуганные мулы, людские вопли не смолкали ни на мгновение. До чего же мало людей!
- Эггехард мертв! – крикнул ему сражавшийся неподалеку государев стольник Ансельм. – Плохо начался этот день, сударь мой, и, сдается мне, лучше он уже не станет!
Несмотря на усталость, Хруодланд усмехнулся. Кровь его побежала быстрее, и нападавшие отпрянули прочь, но ненадолго. И понесла же нелегкая государя Карла в этот поход! Хруодланд ощутил то, что не смог бы выразить словами: тоску по зеленой тени лесов Астразии и Нейстрии, по прохладным и темным водам Бретани. А здесь они все полягут в каменной пыли под беспощадным солнцем. Однако он не привык долго размышлять о таких вещах, да и времени не было.
- Как зовется это проклятое ущелье, я забыл? – снова крикнул стольник.
- Ронсеваль, - Хруодланд отпихнул ногой еще одного баска и, почуяв неладное, обернулся. Так и есть: со спины его больше прикрыть некому. Хорошо, что старший сын уже вырос: сможет позаботиться о матери и братьях. На месте государя Карла он тоже не повернул бы назад: лучше пожертвовать частью добычи и людей, чем, может, ввергнуть все войско в смертельную западню. Он еще раз оглядел поле битвы и решил пробиваться к Ансельму.

***

Три перемены блюд уже подали, в зал вносили на позолоченных блюдах сделанные из жженого сахара крепости. Настало время развлечений.
- Что желают услышать благородные господа и прекрасные дамы? – жонглер склонился еще ниже, фестончатый хвост головного убора коснулся носков туфель, изогнутых по бургундской моде. – Историю любви Тристана и Изольды? Сирвенту, кансону? Песню о храбром короле Артуре?
- Спой о рыцаре Роланде! – потребовал главный из слушателей. Герцогиня закатила глаза: уж сколько лет супругу, а все, как мальчишка, рвется слушать о подвигах. Однако, она рассудила, что главное, чтобы он не рвался совершать их сам, в это смутное время, когда государь Людовик избавляется от неугодных баронов взмахом руки. Куда приятнее веселиться с гостями и слушать о былых временах. Она бы охотнее послушала о Тристане и Изольде, но и в этих диких песнях о битвах есть свое очарование. Невозможно сдержать слезы, когда император Карл Великий привозит тело своего племянника Роланда в милую Францию, а прекрасная Альда умирает, услышав о гибели жениха.
- Расскажи о битве в Ронсевальском ущелье! О том, как Роланд, Оливье и Турпен сражались против тысячи сарацин, и граф Роланд не желал трубить в рог Олифант, чтобы не погубить Карла, - герцог в волнении стукнул по столу, задев кубок с вином. Герцогиня еле слышно вздохнула и приготовилась слушать. В который раз. И все же есть что-то трогательное в мужчинах, чьи глаза горят сочувствием к давно умершему герою, пусть им и не доступна тонкая прелесть песен Рюделя или Вентадорна. Она положила ладонь на рукав мужа, на этот раз с непритворным участием.

- Увидел граф, что пэров больше нет,
Что умер друг любимый Оливье,
Скорбит и льет он слезы из очей,
Весь побледнел, меняется в лице.
Потом от скорби ослабел вконец,
Без памяти простерся на земле.
"Беда! Умрет барон",- сказал Турпен.

***

- Будьте прокляты! – Хруодланд кричал или думал, что кричит. Пыль забивала горло, но молчать он не мог. Рядом почти никого не осталось. Ансельм сидел, привалившись спиной к телеге, уже ни на кого не глядя. Всего несколько дней назад они ссорились с острым на язык стольником, вспомнить бы, о чем?
Солнце зависло в небе и не двигалось. Неужели он стал как Навин, остановивший светило небесное Божьим именем?
Удар обрушился сбоку, и Хруодланд рухнул на колени. Теперь все, понял он. Сначала определенность, за ней смерть.

***

Жара была невыносимая, но это им на руку. Дамы расселись на плоской крыше палаццо и сушили волосы, раскидав их по полям особых шляп. Немилосердно вонял настой для осветления локонов, но после того как посидишь несколько часов на солнце, волосы должны обрести дивный золотистый цвет, прославленное венецианское золото. В лагуне медленно двигались лодки: мужчины охотились на птиц.
Мадонна Джованнина звучным голосом читала октавы Ариосто о неистовом Орландо:

- И о Роланде в песне расскажу я
Безвестное и прозе, и стихам:
Как от любви безумствовал, бушуя,
Еще недавно равный мудрецам,—
Все это я исполню, торжествуя.
Коль бедный разум сохраню я сам,
Уже едва ль оставленный мне тою,
Что не Роландом завладела — мною.

- Сколь прекрасно, - вздохнула мадонна Виоланта, - совершенство строк мессира Лудовико в союзе с чувствами, которые он в них вложил.
- О да, - согласилась мадонна Джулия, - и как прихотливы злоключения несчастного Орландо!
- Несчастен он по своей воле. Вот уж кому здесь повезло, так это Анжелике! Девица приманила столько мужчин, один другого краше.
- Говорят, что будет музыкальное представление об Орландо на острове волшебницы Альцины!
- Джулия, ты бы лучше посмотрела, кто чем во время представления занимается в ложах! Вы слышали последнюю новость о молодом Морозини?
Женские головы сблизились, и над крышей раздался смех.Только мадонна Джованнина не остановилась:

- Уже повсюду все живое к ночи,
Усталое, отходит на покой,
На камнях, на пуху смежая очи,
В траве под миртом, буком иль сосной.
Тебе ж, Роланд, сомкнуть глаза нет мочи,—
Уколы жгучих дум сон гонят твой
И не дают тебе ни на мгновенье
Вкусить спокойно сладкое забвенье…

***

Маркграф Хруодланд, префект Бретонской марки, пэр государя Карла, в последний раз закрыл глаза, и его мир ушел вместе с ним.


Внезапный рейтинг.

Название: Как волк за луной
Исторический период: 575-613 гг
Размер: драббл, 609 слов
Пейринг/Персонажи: Фредегонда, Брунгильда
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Краткое содержание: Война королев Фредегонды и Брунгильды продолжалась почти полвека, а их взаимная ненависть вошла в легенды. Разные по происхождению, так ли они были непохожи?
Примечание 1: Австразия – древнее королевство франков, располагалось на территории бассейнов Мааса и Мозеля, а также области к востоку от Рейна.
Примечание 2: Нейстрия существовала и как часть Австразии, и как отдельное королевство, занимала территорию между Шельдой и Луарой.

Брунгильда думает только о ней.
Фредегонда, королева Нейстрии. Рабыня, ведьма, приворожившая короля. Из-за этой недостойной он сослал в монастырь первую жену, из-за нее убил вторую. Она вкладывает кинжалы с ядом в руки слуг и убирает неугодных. Псы лижут кровь у ее ног. Кровь капает с кончиков длинных кос, стекает с белых пальцев. Крепко ли тебе спится, сестрица Фредегонда? Пусть не по крови они сестры – по мужьям. Брунгильда опускает глаза за пиршественным столом. Здесь празднуют победу чужого короля и гибель ее собственного. По наущению Фредегонды король Хильперик убил брата, взял его вдову пленницей. Хохочет Фредегонда, ее смех точно визг течной суки, на него оборачиваются все мужчины в зале. Рабыня и дочь рабыни. Золотой идол, помазанный кровью и мужским семенем. Брунгильда осторожно, медленно кладет обратно на стол нож. Ее дети должны выжить, ее род будет править. Ее ярость холодна и остра. Она умеет ждать, умеет вовремя сказать нужное слово. И она дождется.

Фредегонда думает только о ней.
Брунгильда, королева Австразии. Гордячка, все счастье которой в том, что родила ее королева, а не темная жена угольщика. Ее сестра мертва, ее муж мертв, а она сидит на этом пиршестве, словно не лишилась королевства. Сладко ли тебе пируется, сестрица Брунгильда? Ведь вторая жена моего господина Хильперика доводилась тебе сестрой, как же мне не почтить тебя добрым словом? Дьяволица с холодными глазами, живая утопленница. Я слышу плеск воды и звон стали, когда ты проходишь мимо. Зачем строить из себя невинную жертву, сестра? Ты такая же, как я. Зачем обижаться, если госпожа Удача отняла твою счастливую долю и отдала мне? Не глумилась бы ты, сиди я сейчас на твоем месте? Я почти любуюсь тобой. Как небесный волк преследует луну, так и я буду гнать тебя и никогда не успокоюсь.
Потому что ты поступила бы точно так же, сестра.

***

Война королев тяжело обходится франкам. Пухнут животы у голодающих, заколочены двери домов. Пусть уж умрем посреди дороги, потеряв все, чем будем жалеть в смертные минуты о семье и доме. Матери оставляют детей на обочине и уходят, не оглядываясь. Старики отстают сами, ложатся, запрокинув головы в белесое небо. Мухи ползают по еще теплому телу, по открытым прозрачным глазам. И забивает горло пыль, и слабеют ноги. Мечи поднимаются и опускаются, вода в реке встает плотиной из-за наваленных трупов, на дороге от Парижа до Тура псы пресытились мертвечиной, пропахли трупным запахом. Они жиреют с каждым днем, словно от воздуха, полного яда, их морды не звериные и не людские.
Ни один святой не спускается на грешную землю франкских королевств, чтобы прекратить распри, ни одна валькирия не уводит павших за собой. В этом мире две воительницы со стальными крыльями, что идут друг за другом, как волк за луной. Брунгильда, чье имя значит «воительница в броне», и Фредегонда – «мирная битва». Если бы они могли поднимать мертвецов и отправлять в битву снова, так бы и сделали. Годы проходят, солнце трудно разглядеть через дым костров. Фредегонда избавляется от мужа, чтобы править самой, кровь течет по ее рукам, унизанным золотом. Брунгильда стравливает внуков и правнуков, чтобы остаться у власти. Когда один из внуков велит разбить голову новорожденного племянника о камень, она лишь на миг прикрывает глаза, в которых плещется вода и бьется сталь.

***

Через десятки лет мирно умрет Фредегонда: в своей постели, с отпущением грехов. Еще позже Брунгильду, «что погубила десять королей» привяжут к дикой лошади, и ее уже седая голова разобьется о камни. Никто из тех, кто будет смотреть на нее, не пожалеет старуху.
Последняя, о ком думает Фредегонда - это Брунгильда, которая переживет ее. Последнее, что вспоминает Брунгильда, когда ее иссохшие запястья привязывают к конскому боку, это белые руки Фредегонды. «И на том свете я найду тебя, чтобы ты бежала от меня", - думает каждая.
"Потому что мне не будет покоя, пока я не найду тебя, сестра."

Здесь я порезвилась на пару с Перуцем.

Название: Часослов дома Лаваль
Автор: fandom Middle Ages 2015
Бета: fandom Middle Ages 2015
Исторический период: XV век
Размер: драббл, 886 слов
Пейринг/Персонажи: ОМП
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
b]Задание:[/b]

Оракул

Оракул (лат. oraculum, от oro — говорю, прошу) — у древних греков, римлян и народов Древнего Востока предсказание, якобы исходившее от божества и передававшееся жрецами вопрошавшим верующим.
Оракулом называлось также место, где давалось предсказание. Наиболее известны Оракул Амона в Фивах (Египет), 3евса в Додоне (Эпир), Аполлона в Дельфах (Греция), Фавна и Фортуны в Пренесте (Италия).
В современном литературном языке Оракулом называется также само прорицающее божество и жрец, дающий ответы, предсказания, якобы исходящие от божества. В переносном смысле Оракул — человек, все суждения которого признаются непреложной истиной, откровением.
Краткое содержание: Там, на подставке из резного дерева, ждет меня она. Проклятая книга дома Лаваль.
Примечания: автор вдохновлялся описанием "Великолепного часослова герцога Беррийского"
Размещение: до деанона с пометкой fandom Middle Ages 2015, после деанона – с разрешения автора и указанием авторства.
Для голосования: #. fandom Middle Ages 2015 - "Часослов дома Лаваль"

Каждый вечер я прохожу в эту комнату. Слышу перешептывания за спиной, вижу угрюмые лица слуг. Мне нет до них дела. Я запираю за собой дверь на хитрый засов работы флорентийских мастеров. На полках поблескивают кубки из серебра и слоновой кости, позолоченный хрусталь. Драгоценные ткани дожидаются своего часа, чтобы засиять багрянцем и синевой на чьих-то плечах. Не моих, увы. Драгоценности в ларцах напрасно ждут, чтобы на них упал солнечный луч или свет свечи. Я прохожу в молельню, и тяжелые занавеси закрываются за мной. Там, на подставке из резного дерева, ждет меня она. Проклятая книга дома Лаваль.
Давным-давно мой дед, граф Антуан Лаваль, вызвал художника Бартелеми, прославленного своими работами. Граф желал иметь разукрашенный часослов, где были бы представлены все двенадцать месяцев, с развлечениями знатных вельмож и крестьянскими работами. Художник должен был изобразить замок Лаваль и окрестные поля, а также жития святых и историю Христа.
Он приехал в положенный срок, а с ним, по уговору, еще двое подмастерьев. Один из них, сын Бартелеми, был юношей благородной внешности, хоть и невысокого происхождения. Дочери графа, юной и кроткой Изабелле, исполнилось шестнадцать, она часто приходила в зал посмотреть на работу художника, и сын мастера с увлечением показывал ей листы, где селяне собирали виноград и праздновали новый урожай. Над одним из этих листов их руки встретились.
Никто не знает, что было дальше. Говорят, что сын Бартелеми сорвался с крепостной стены замка Лаваль, а юную Изабеллу увезли в монастырь на берегу холодного моря. Граф вызвал художника и сказал, что не требует продолжать работу, довольно и того, что он сделал. Бартелеми же возразил, что не в его привычке бросать свой труд на середине и для него будет честью потрудиться во славу дома Лаваль, прославить графа в веках. Граф Антуан был горд и тщеславен, он не увидел, как сжались в кулаки руки мастера.
Часослов был готов через год. Все восхищались тонкостью работы и живостью красок. Побледнела только графиня: на картине, изображающей жаркий август, была нарисована пышная процессия. Лишь один рыцарь ехал с перевернутым щитом, и на щите том был герб Лавалей. Граф только посмеялся над попыткой мастера уязвить его и пообещал к осени вызвать другого художника, чтобы тот нарисовал щит правильно. Но не успел. В августе, на турнире у герцога Бургундии был выбит из седла младший сын графа. Копье скользнуло по панцирю миланской работы и неведомо как поразило юношу в горло. Сердце графини не выдержало этого.
Через месяц граф листал Часослов, чтобы торжественно прочесть поминальную молитву в присутствии слуг и единственного сына. Он открыл его на миниатюре, изображающей ад, вдруг покраснел и с воплем вскочил, но сразу же упал на пол. С ним случился удар, и еще два года когда-то гордый повелитель замка Лаваль не мог ни говорить, ни двигаться, следили за ним специально обученные слуги. В аду среди прочих грешников Бартелеми нарисовал муки графа Антуана. Мой отец поклялся найти негодяя, но художник, по слухам, уехал далеко на север, и никто не мог сказать, куда.
Мой отец, ставший графом в свой черед, нечасто открывал фамильный часослов. Он достал его, только повинуясь уговорам молодой жены. Та пришла в восторг от миниатюр и рассматривала их почти каждый вечер. Однажды она задержала взгляд на изображении декабря, где дворяне готовились выехать на охоту, и ей показалось, что одна из гончих недобро оскалила зубы. Однако она не поддалась дурным предчувствиям и поехала на следующий день на охоту. Необученная гончая кинулась под ноги коню, тот встал на дыбы, и моя матушка не удержалась в седле.
Я редко видел своего отца. Тот был мрачен и нелюдим и редко приезжал в замок, предпочитая быть где угодно, только не дома. Он приехал сюда умирать. Меня позвали к нему поздно вечером. Немотря на теплую погоду, был разожжен огонь в камине. Отец указал на стол, где лежал часослов в богато украшенном переплете и прохрипел: "Сожги". Я уже поднес книгу к огню, но она раскрылась. Я увидел май, когда поселяне веселятся на лугу. Среди пляшущих было изображение девы с волосами цвета золота и смеющимся ртом. Я смотрел на нее, на белое платье с зеленым поясом, обвившееся вокруг стройных ног во время танца. И я не смог сжечь книгу, подарившую мне надежду на счастье. Отец больше не сказал ни слова и не взглянул на меня до самого конца.
Через год при дворе я встретил деву с золотыми волосами, точь-в-точь как на миниатюре. Я попросил ее руки, согласие было дано, и впервые за многие годы под сводами замка Лаваль зазвучал смех. Мы были счастливы. Супруга подарила мне двоих детей и ожидала третьего, когда в наши земли пришло моровое поветрие. Умерли многие из моих крестьян и наш младший сын. Последней ушла она, и солнце надо мной погасло.
Я не последовал примеру отца и отправил старшего, теперь единственного сына к родственникам жены, чтобы он не позабыл, как надо смеяться. Мне сообщают, что он растет веселым и добрым. Я же все больше похож на изображение зимы в нашем часослове: дрожащий старик греет руки у огня, но согреться все равно не может. Я не боюсь проклятой книги, я примирился с ней. Она, как и сама жизнь, полна дурных и добрых знаков, и все они — в глазах смотрящего. Я надеюсь, что когда ее откроет мой сын, ему хватит своей мудрости, чтобы не прибегать к чужой, оставленной на этих страницах. Я же все чаще без страха и волнения смотрю на последнюю страницу, где записаны строки поминальной службы и нарисованы муки святого Андрея: там, посреди пыток и страданий, в нижнем углу пробивается к солнцу свежий зеленый побег.

@темы: моё

---

Жан Рэ, "Мальпертюи"

Вообще, можно было бы ограничиться этим фото, потому что оно отлично показывает, какая книга. Вот такая:

Marie Cécile Thijs ”Girl with White Collar”

Это история трех авантюристов, решившихся на страшную дерзость. история их потомков, избывающих семейное проклятие в особняке Мальпертюи. История Мальпертюи - странного и неприятного дома, названного в честь обиталища Рейнеке-Лиса. Здесь стены украшают уродливые барельефы, а в саду не живет ни одна птица.
Это не роман ужасов, это роман о предчувствии ужаса, что приятнее и страшнее твердого знания. Мир за пределами Мальпертюи устойчив и надежен. Автор, Жан Рэ - бельгиец из Гента, поэтому его готика покоится на фламандской основательности. Городские улицы, пристань Сигнальной Мачты, застолья, солнце в зеленоватых стеклах милого старого дома - все это кажется неизменным. Но все обитатели Мальпертюи - особенно умирающие дядюшки - говорят намеками или не разговаривают вовсе, но у кузины Эуреалии такой странный взгляд, а в ловушку на чердаке попадаются вовсе не мыши, и кто-то гасит все светильники...
Я бы хотела написать больше. Потому что биография самого автора - интереснейший мир. Мальчик из Гента, наслушавшийся историй сиделки, мастер "странных рассказов", мошенник и тоже в чем-то авантюрист. Потому что слои истории уходят очень глубоко. В первый раз я эту книгу увидела лет так пятнадцать назад, полистала, но денег было на что-то одно (кажется, на Сапковского). Потом ее раскупили, потом я несколько раз забывала и вспоминала автора и название. Интересно сейчас, как бы я прочитала ее тогда, без фраевского Рагнарека, без Олдей, без этих пятнадцати лет.

@темы: books

---

И всего-то веселья сегодня было на работе, что хлопнули хлопушку из клиентского подарка. Внутри обещали "сюрприз". Теперь у меня на столе стоит стаканчик с водой и бирюзовым комком с щупальцами. Обещают, что через три дня будет полноценный паук. Назвали Филимоном. У него уже одна нога лишняя, но я буду его любить и таким.