А мы не добрые, у нас просто зла на вас всех не хватает ©
То, что я хотела написать с прошлой зимы и продолжаю переписывать в голове.
Название: Дело о застреленном бродяге
Размер: миди, 4028 слов
Пейринг/Персонажи: ОМП
Категория: джен
Жанр: детектив
Рейтинг: G - PG-13
Задание: Тартар
Краткое содержание: Жизнь в аду не сильно отличается от жизни на земле, частные детективы востребованы и там.
читать дальшеВыстрел в особняке на холме раздался около полуночи. Полиция приняла звонок несколько минут спустя. Какой-то бродяга забрался во владения семьи Голдберг, надеясь поживиться. На шум из спальни вышла миссис Голдберг, он попытался заставить ее замолчать, но та прихватила пистолет, и всё закончилось довольно быстро. Газеты в основном возмущались расплодившимся количеством бездомных и превозносили отважную женщину, вставшую на защиту своего имущества.
Меня эти новости не особо заинтересовали. С такими деньгами и именем любой адвокат легко докажет самооборону. Так что я закрыл газету и занялся кроссвордом на последней странице.
Я как раз бился над седьмым словом по горизонтали, когда она вошла. Девушка была одета в темно-серый костюм, никаких украшений. Держалась она спокойно.
— У вас было открыто, — сказала она, — можно сесть?
— Прошу, — я кивнул на стул и отложил газету.
Она села и сцепила руки в таких же серых перчатках в мертвый замок.
— Меня зовут Элиана Голдберг. Мне нужен детектив. Мистер Веспер, так?
— Всё верно.
— Вы уже читали, что случилось у нас в доме? — она дождалась моего кивка. — Мама выстрелила и… я не видела, меня не пустили. Этому бродяге попали в лицо. Я хочу, чтобы вы узнали, кто он был. Ведь можно же что-то узнать?
Я просто смотрел на нее. Быть спокойной ее, вероятно, учили с пеленок. Глубже дышать, когда хочется кричать во весь голос. Медленнее двигаться, вместо того, чтобы разбить вазу о чью-нибудь голову. Но сейчас это спокойствие давало трещину.
— Я заплачу! — она истолковала мое молчание по-своему и расстегнула застежку сумочки. — Я уже совершеннолетняя, не сомневайтесь, могу распоряжаться своим счетом.
— Чего именно вы хотите, мисс Голдберг?
— Пожалуйста — Элиана…
— Вам жаль, что у этого бедняги не будет имени на надгробной плите? Или вы желаете отправить мать за решетку?
Тут её лицо приняло такое выражение, что я порадовался, что в офисе нет ни одной вазы. Но она справилась. Поправила шляпку и даже попыталась улыбнуться.
— Я боюсь за маму. Ей начали угрожать несколько месяцев назад. Что, если это не случайный грабитель? Я хочу знать, что происходит. Мы с Оскаром уже не дети.
— Ваш брат заодно с вами?
— Он не знает, что я к вам обратилась. Никто не знает.
Дела в последнее время шли не то чтобы хорошо, особенно когда границы города снова поменялись из-за атаки с реки. Я бы мог сказать, что эта затея плохо пахнет, но, положа руку на сердце, как будто у меня было хотя бы одно дело, о котором приятно вспомнить. Я вздохнул: главная часть.
— Я постараюсь узнать имя человека, застреленного в вашем доме. Если поиск ничего не даст или вы потребуете его прекратить, верну вам гонорар, кроме того, что уже потратил. Если то, что я узнаю, будет затрагивать кого-то из членов вашей семьи — вы первая узнаете об этом. Ставить в известность полицию или нет — решать вам. Сумма стандартная. Вас устраивает?
— Я выпишу чек.
— Можете отдать позже.
— Нет, я знаю правила, — она вынула из сумочки чековую книжку и ручку, быстро вписала сумму, расписалась, оторвала страницу. — Возьмите.
Рука с зажатым чеком почти не дрожала. Я взял его с другой стороны и дождался, пока не появится печать. Сделка состоялась.
— Так кто и почему может угрожать вашей матери?
— Не знаю. Пользы от меня мало. После смерти отца она сама ведёт все дела, говорит, что нам с Оскаром надо вникать в них постепенно. Просто она из тех людей, кто предпочитает все делать сам.
— А ваш отец давно умер?
— Почти пятнадцать лет назад. Мне было четыре года, Оскару — еще меньше. Крушение парома, тогда очень много человек погибло.
— Понятно. Как вы узнали, что ей угрожают?
— Письма. Я видела два, думаю, их было больше. В первом было написано «Расплата близка», во втором — только «Он идёт».
— «Он»?
Она пожала плечами. Девушка из особняка спустилась в город, преодолевая опасности, добралась до двери детектива, и тут оказалось, что это еще не все.
— Тогда я начну с выяснения имени. Наведаюсь в полицию, вечером позвоню вам, расскажу, как успехи.
Она встала и на этот раз протянула мне руку.
— Я рассчитываю на вас, мистер Веспер.
* * *
«Наведаться в полицию», конечно же, не означало, что я войду с главного входа, усядусь перед начальником отделения, мы выпьем кофе, поболтаем о шансах Цикады Демптона на победу в боксерском матче, а на дорогу мне отдадут папку, где будут бережно сложены все сведения о застреленном бродяге. О нет. Преступники вредят гражданам, копы ловят преступников, но никто из них не любит частных детективов. Да мы и сами друг друга недолюбливаем, такие вот дела. У нас даже своего клуба нет.
Верный человек в полиции обещал дать мне пролистать дело о взломе особняка Голдбергов, а пока до встречи с ним оставалось время, я отправился в морг.
Смерть всегда рядом, поэтому мы не смотрим слишком внимательно. Поэтому не обращаем внимания на знаки, выведенные над каждым входом, на бледную траву, пробивающуюся сквозь плиты. Сжигаем своих мертвецов и обходим стороной кладбища. Если не смотреть, не видеть, тогда, возможно, не увидят уже тебя. Возможно.
Если неудачливый грабитель и знал миссис Голдберг, понять это было сложно. В основном потому, что выстрелом ему разворотило лицо. Я выжал из осмотра, что мог. Мужчина средних лет, плотного телосложения, привычный к физической работе. Много времени проводил на улице, бродяжничал, судя по обмороженным пальцам. Особые приметы: татуировка на запястье. Обычная армейская наколка: орлы, девизы. Первая зацепка. Я знал, кого можно расспросить про нее.
* * *
На улице я остановился, чтобы прочитать бегущую строку новостей под крышей издательства. Война продолжалась. Мы побеждали. Ничего нового. Мальчишки размахивали газетами и голосили о взятии очередного укрепления. Этот пригорок уже не меньше дюжины раз переходил от нас к противнику и обратно.
Рядом притормозила машина. Задняя дверь открылась.
— Мистер Веспер?
Вопрос прозвучал как приказ. Военная косточка: большая часть родни миссис Голдберг была в рядах нашей славной армии. Не в тех, где все равны, а чуть поодаль, на возвышении.
Я пожал плечами и сел в машину. Она сразу же тронулась с места. Водитель казался манекеном, он ни разу не пошевельнулся за весь разговор. Миссис Голдберг на меня тоже не смотрела. Профиль у нее был точь-в-точь как у каменных статуй, держащих крышу Центрального банка.
— Моя дочь была у вас сегодня. Я знаю зачем. Вы должны отказаться.
Не лучший способ заводить друзей. Единственное оправдание, которое я смог придумать — по-другому она и не умела.
— Я не обсуждаю дела своих посетителей, мэм.
— Вам не понравится то, что может с вами случиться.
В армии я понял, что самые опасный командир не тот, кто брызжет на тебя слюной и исходит криком, а тот, кто никогда не повышает голос. Говорит «спасибо за мнение, рядовой». А потом вас всех посылают брать никому не нужную высоту. Без подкрепления. Определенно, миссис Г. в детстве на коленях качал кто-то из командиров второго типа.
— Вы его знали?
Она наконец посмотрела на меня. Красивая женщина, могла бы показаться старшей сестрой Элианы, если бы не тяжелый взгляд.
— Нет.
— Выходит, вам нечего бояться, — я наклонился вперед и похлопал водителя по плечу. — Останови на углу, приятель.
Он покосился в зеркале на хозяйку и затормозил.
— Вы делаете ошибку, — только и сказала она на прощание.
* * *
Леон посмотрел на мой рисунок и вздохнул.
— Обещай мне никогда больше так не делать, Веспер. У тебя любое изображение превращается в какую-то непристойность и вызов геометрии. Почему не купить фотокамеру? Сейчас выпускают очень хорошие, маленькие, весят немного. И проявлять пленку научишься, ничего сложного. А эта птичка мне еще долго будет сниться.
— Главное — экспрессия, разве нет? — Я достал из кармана второй лист бумаги. — Здесь точная копия, рисовал не я. Извини.
— Ублюдок несмешной, — беззлобно огрызнулся он и пошел к книжным полкам.
Леон держал салон, где любой желающий мог наколоть себе что угодно куда угодно. В основном просили розу на предплечье. Или череп со скрещенными костями. Убогость человеческой фантазии его угнетала, потому что Леон знал о татуировках все. Он фотографировал, зарисовывал, отыскивал на барахолках редкие издания по теме. Почти уговорил меня как-то раз на «редкий символ», но я вовремя протрезвел.
— Это Третий Неуязвимый, — сказал, наконец, он, протягивая мне раскрытый журнал. — У отряда неофициальный символ был такой же орел, с кинжалами над крыльями. И девиз «До последнего». Ваша армейская мишура, никогда не понимал.
— Эй! — я поднял руки, защищаясь. — Меня уже пять лет как комиссовали.
— Прости. Так вот, осталось только узнать, сколько в городе ветеранов оттуда. Я бы на твоем месте прошелся по помойкам. Нищее братство должно быть в курсе.
— Обязательно.
Я пообещал как-нибудь еще заглянуть и ушел. Я успел навести справки о семье Голдберг и одно знал точно: покойный отец и муж отдавал свой долг стране именно в Третьем Неуязвимом. Так что верить словам миссис Г. не стоило. Возможно, она все-таки знала, в кого стреляла.
* * *
В ближайшем кафе я попросил разрешения позвонить. Несколько раз пришлось нажать на рычаг из-за помех на линии. Перебои со связью — верный знак, что на реке снова неспокойно.
Элиана Голдберг отозвалась сразу же.
— Мама очень расстроилась, — сообщила она. Я сумел удержаться от комментариев. — Запретила с вами общаться.
— Но вы общаетесь.
— Конечно! Я только…
Тут она замолчала, а я не стала торопить. Вряд ли бы мне понравилось.
— Я бы хотел посмотреть на место происшествия.
— Это можно устроить завтра. У мамы важная встреча в городе, Оскар на занятиях. В одиннадцать вам будет удобно?
— Вполне, — я попрощался и положил трубку.
* * *
Проводника я нашел в четвертом по счету баре. Он сидел за дальним столом в компании полупустой бутылки виски. Увидев меня, привстал и помахал рукой.
— Лейтенант! Живой и здоровый — приятное разнообразие по нынешним временам.
— Не люблю вспоминать об армии, ты же знаешь.
— А о чем здесь еще вспоминать? — он твердой рукой разлил виски и подтолкнул стакан ко мне. — Только не говори, что соскучился.
— Семья Голдберг. Ты о них что-нибудь знаешь?
Он задумался. Проводник знал все слухи в этом городе. Часть из них он распускал сам, за умеренную цену. А еще он когда-то лежал рядом со мной в лазарете и клялся, что если выживет и обе ноги останутся при нем, то свалит к чертям отсюда и будет жить и не высовываться. Но старые привычки умирают трудно.
— У миссис Голдберг была интрижка пару лет назад. Поговаривают, ее сынок закатил страшную истерику, когда узнал.
— И она бросила любовника?
— Похоже на то, — он почесал кончик длинного носа: всегда так делал, если его что-то озадачивало. — Нам с тобой концепт родительской любви, как бы это сказать, чужд? Противоестественен? Но говорят, кое-кто действительно своих детей любит.
— Да у тебя комплексы.
— У меня нет денег на личного психолога, не могу позволить себе комплексы. Так, пьяное нытье. Но давай поговорим о тебе, друг любезный. За тобой полощется все та же тень, и меньше она с годами не становится. Где брат твой Кастор?
Обычно за такое я бью сразу. Но Проводник был там, видел то же, что и я. Тащил меня на себе до наших траншей. Поэтому я молча подвинул к нему опустевший стакан.
— Забавно, — сказал он, словно отвечая на мои мысли, — мы все и правда верили: вы приносите удачу. И что любопытно: стоило вас разлучить, и все накрылось. Слышал, сколько у нас отбили за прошлый месяц?
— Не задумывался. Так что там с миссис Г.?
— Еще более забавно, что ты не первый, кто о них спрашивает. Семья особо заинтересовалась этим делом, — сказал он. — Кажется, это наши клиенты.
— Ты уверен?
— Чувствую, — он пожал плечами, — никто не любит вспоминать о себе правду, особенно здесь. Но правда такая сволочная штука, что лезет из тебя против твоей воли. Эта семейка смердит.
Пожалуй, он все-таки неплохо ко мне относился. От кого-то другого сказанное сейчас равнялось бы утверждению «Не суйся!». Но когда это я слушал предупреждения.
— Давно видел кого-нибудь из наших? — спросил я.
— Недавно и неохотно, — сказал он. — Я же отщепенец. Забавно — проклятье, привязалось оно ко мне, что ли!
— Попробуй «потрясающе».
— Иди на Флегры с такими советами. Ты никогда не думал, как жалко мы выглядим? Остальным не легче, признаю, но мы-то помним, кем были. А сейчас ничего не осталось: ни сил, ни ихора. А мы тужимся. Ладно — они, мы с тобой давно всех послали. Война не-жизни с не-смертью.
Я знал, что в таком состоянии его не заткнуть, просто сидел и слушал. Знакомые темы. Про войну («первый раз в жизни повел себя как честный дурак: увязался с вами. А ведь я был отличным снабженцем! Кто еще вам столько тушенки выбил бы?»). Про Семью («Убил бы. Всех.«). Про будущее («Нет его. Мы заперты здесь и не выберемся ни-ко-гда.»). Наконец он затих и усмехнулся.
— Вот так, лейтенант. А ты как развлекаешься в свободное время?
— Кроссворды разгадываю. В редакцию взяли нового кроссвордиста, по полдня сижу над его задачками.
— Например?
— «Самая бесполезная добродетель»?
Он посмотрел на меня совершенно трезвым и усталым взглядом.
— Верность, Веспер. Самое бесполезное, что можно здесь представить.
Когда я уходил, он спал на столе, подложив руку под голову.
* * *
Элиана Голдберг сама открыла дверь.
— Никого нет, — сказала она. — Мама вернется после обеда.
Она выглядела уже не такой напряженной. Может быть, из-за того, что была на своей территории.
— Это случилось в кабинете. Раньше он принадлежал отцу, потом мама стала решать дела там. Полиция сказала, все можно убрать, и, — тут она остановилась и глубоко вздохнула, точно воздух закончился на середине фразы, — и ковер уже вынесли. Но больше мы ничего не трогали. Мама тоже туда не заходит, предпочитает все делать в офисе.
Кабинет не казался комнатой, которую завели потому, что в каждом доме, стоящем больше миллиона, должен быть кабинет. Здесь действительно работали.
— Чего-нибудь не хватает? Вещи не на своем месте? — спросил я Элиану.
— Нет, — она осмотрелась и подошла к столу. Подняла лежащую изображением вниз фотографию в серебряной рамке. — Наверное, упала, когда все случилось.
Я подошел поближе, чтобы взглянуть. На черно-белом фото стояла счастливая семья. Маленькая девочка в оборках и бантах — Элиана, младенец Оскар на руках у молодой миссис Голдберг, мужчина в форме — покойный мистер Голдберг.
Никакого озарения при взгляде на него не случилось. Я не знал этого человека, он был одним из многих.
— У нас есть большой портрет, — сказала Элиана, — висит в комнате Оскара.
— Вашему брату, должно быть, не хватало отца.
— Да. Он, наверно, идеализирует его, но отец и правда был хорошим человеком. И те, кто с ним служил, и рабочие — все о нем говорили с уважением. Оскар знает о нем больше, чем я, хотя я-то еще помню, каким он был.
— Можно взглянуть на его комнату? Раз большой портрет там.
— Пойдемте.
* * *
— Как странно, — сказала она, оглядывая комнату, — он всегда висел здесь, над столом.
Комната Оскара Голдберга наводила на мысли о казарме: ничего лишнего, военная чистота, разве что кровать смята. Мой сержант за такую заправленную койку заставил бы драить сортиры неделю. Я закашлялся.
— Можно воды?
— Сейчас принесу.
Пока ее не было, я успел заглянуть под кровать и в мусорную корзину. Попинал осколки стекла на полу. Потом выпил воду, которую она принесла, и попытался распрощаться.
— Что вы собираетесь делать дальше? — отставать она не собиралась.
— Ждать.
— Чего?
— Например, вечера.
Она сдвинула брови и стала в этот момент очень похожа на мать.
— Мистер Веспер, вы же помните, что договор, который мы заключили, налагает взаимные обязательства?
Еще бы я не помнил. Здесь нельзя просто вернуть деньги, здесь с момента заключения договора за тобой начинается слежка. Если ты его нарушишь, отступишь хотя бы от одной запятой и не сможешь выкрутиться, придут уже за тобой.
Давным-давно один договор был нарушен — и старые условия потеряли силу. С тех пор мы живем под бледным солнцем и серым небом. Наши реки полны яда и тумана. Судьба выше богов, и все мы живем в одном аду, пытаясь не допустить пришествия другого, еще более страшного. Семья, которую поминал Проводник, имела отношение и ко мне, но наши пути давно разошлись. Не думаю, что капля родственной крови помешала бы им размазать меня по стенке.
— Есть способ, — сказал наконец я, — не узнать имя этого бродяги, но хотя бы увидеть его лицо.
— Что же вас останавливает?
— Я полагаю, что после этого вряд ли все для вас будет как прежде.
Она распрямилась, словно стрела перед полетом.
— Мистер Веспер, вы можете посчитать это вздором, капризом, но я действительно хочу знать правду. Мы… ужасно живем. Я знаю, подло так говорить, когда вокруг столько бедняков и несчастья, но это тяжело, поверьте. Я справлюсь, что бы вы мне ни показали. Вы не имеете права отказать!
— Не имею, — согласился я.
— Тогда скажите, что нужно сделать и куда приехать.
— Сегодня вечером, Нижние Кварталы. Там, где сухая смоковница.
Она почти испугалась, но справилась и здесь.
— Я приеду.
* * *
Река — это граница. Так было всегда, еще до нашего падения. Счастливы те, кто не помнит. На том берегу царят плотный холод и тьма. И река — настоящий показатель нашего успеха в сражениях. После отступления на прошлой неделе наш берег затопило. В Нижних Кварталах надо постараться, чтобы выйти к воде, но слышно ее отовсюду. Она журчит в трубах, сочится между камнями, медленно капает с ветвей мертвых деревьев.
— Что вы хотите делать? — Элиана плотнее запахнула плащ и снова передернула плечами. Было холодно, а мысль о том, что я собирался предпринять, тепла не прибавляла.
— Вызвать его дух.
После такого ответа должна была бы наступить тишина, но Элиана Голдберг так просто не сдавалась.
— Вы это уже делали?
— Пару раз, — я опустился на колени, достал из сумки саперную лопатку (еще раз вспомнив добрым словом успехи Проводника как снабженца) и принялся копать ямку между корнями плачущей смоковницы.
— Зачем? По работе?
— Пытался узнать, что случилось с одним человеком.
— Он был вам дорог? — она опустилась рядом и принялась отгребать выкопанную землю в сторону. — Или это была она?
— Это был мой брат, — холод плохо действовал на мыслительные способности, но развязывал язык. — Мы близнецы, были близнецами. Воевали вместе. А потом мне сказали, что его убили.
— Вы не видели тела? Простите.
— Ничего. Нет, не видел. Проводил этот обряд несколько раз, но никто так и не появился.
Здесь тонка грань между живыми и мертвецами. Я никогда не думал, что он не пришел бы, потому что обижен. Хотя мы и поссорились в тот день, перед атакой. Кастор всегда видел дальше, чем я. Боги, теперь я не вижу почти ничего, волочу ноги от одного дня к другому, словно раб за жерновами.
— Сначала мед, — я вытащил первую бутылку и выдернул пробку. Запахло воском и травой.
Все шутили, что нас нельзя разлучать, ведь победа идет к нам, как верная любовница. Очередная победа, очередной пригорок, политый кровью, а Тартар все не кончался. И однажды он сказал, что мы поступаем неправильно, так отсюда не выбраться.
— Потом вино, — вино было так себе, но пахло сильно.
Он говорил, что мы должны указывать путь, что надо что-то делать, а не вести людей на гибель. «У Тартара нет конца, тем он страшен, — сказал он, — а мы с тобой помогаем расширять его. Скоро он сравняется с Гадесом, потом перерастет и пожрет нас. Ты со мной, брат?»
— И вода, — с чистой водой было труднее всего, но я знал, где ее найти для таких случаев. После возлияний я произнес нужные слова.
Туман наползал, раздваиваясь перед нами и смыкаясь позади. Элиана ахнула и схватила меня за руку, когда из белесых полос показалась мужская фигура.
— Смотрите, — сказал я. Я уже увидел. Она присмотрелась и тихо застонала. Правда всегда выходит наружу.
Я плеснул водой уже в его сторону, и он начал таять. Мертвым все равно, кто бы что ни считал. А мы не предложили ему теплой крови, чтобы он снова ожил, пусть на несколько мгновений, и что-то рассказал. Сказал своей дочери, что любит ее.
Я рывком поставил Элиану на ноги.
— Надо уходить, скоро сюда налетят попрошайки.
Она послушно пошла за мной. Пришлось взять ее за руку: туман не расходился, я боялся потерять дорогу и ее. Сзади раздалось первое робкое поскуливание. Скоро оно перейдет в злобный рык, и нам не сдобровать. Души, потерявшиеся в пути, слетались на запах возлияний и зверели, не найдя крови. А вот у нас ее было предостаточно.
Я хорошо знал дорогу, но замешкался на одном из перекрестков. Кварталы часто, пусть и незначительно меняли очертания, и я не мог понять, куда нам бежать. Рык раздался совсем близко, я почувствовал толчок в плечо и упал, потянув за собой Элиану. Мимо нас что-то пронеслось и скрылось в тумане.
Я помог ей подняться.
— Вы уронили, — она протянула связку ключей. Должны быть, вылетели, когда нас толкнуло. Я засунул их в карман. Подул свежий ветер, туман ушел, теперь неприкаянные души до нас не добрались бы.
* * *
В доме Голдбергов горели все окна.
— Вам не обязательно заходить, — тускло сказала Элиана.
— Мне придется, — я чувствовал знакомое покалывание в кончиках пальцев. Мы заключили договор, мы привлекли внимание, осталось доиграть последние действия.
Так я впервые увидел Оскара Голдберга. Совсем юный, с почти черными тенями под глазами, он производил впечатление человека, не спавшего несколько суток подряд. Он не посмотрел на сестру, когда мы вошли, его взгляд не отрывался от трех женщин в черном, сидевших бок о бок на софе и вязавших. Спицы мерно и громко щелкали.
— Элиана! — миссис Голдберг встала, но не подошла к дочери. — Мистер Веспер, я вас предупреждала.
— Мама, — только и сказала Элиана, и что-то в ее голосе заставило мать посмотреть на меня.
— Вы в него не стреляли, так ведь? — спросил я.
— Неправда, это сделала я.
— Зачем? Не любили мужа?
— Любила, — она снова превращалась в статую: ничего человеческого. — А он предал нас всех. Спасся при крушении парома, никому не дал о себе знать и ушел бродяжничать. Голдберг — нищий-попрошайка! Как он посмел оставить все это. Детей, дело. Я бы убила его еще раз, будь у меня возможность.
Даже эту историю она излагала сухо и сжато, как доклад перед акционерами.
— Он вернулся попросить у вас денег?
— Да. Сказал, что пары сотен ему хватит надолго. Не спросил про детей, смотрел словно сквозь меня. Ему «невмоготу здесь было, душно», а копаться в отбросах оказалось веселее.
— Вы пошли за деньгами, а вернулись с пистолетом.
— Все так, — она кивнула почти с одобрением.
— Мама, — повторила Элиана.
— Ваш герой оказался фальшивкой. Мистер Голдберг, — юный Оскар дернулся и посмотрел на меня удивленными глазами, — вы поэтому разбили портрет отца? Не хотели смотреть на предателя?
— Оскар, не смей отвечать!
— Он ответит, — я встал между ним и вязальщицами в черном. Юноша несколько раз моргнул.
— Я, — начал он и облизал пересохшие губы. — Все говорили, что он всегда поступал правильно, я все время думал: а что бы сказал отец? А оказалось, что я уже лучше, чем он, даже стараться не надо!
— Молчи! — крикнула миссис Голдберг.
— Я знал, что так надо сделать. Мы столько лет его ждали. Пришел ненастоящий, он бы все испортил.
— Вы его застрелили.
— Да, потом ушел.
— А записки с угрозами матери подбрасывали тоже вы.
— Давно уже, — он дернул плечом. — Думал, она позорит нас с этим любовником. А мы были опозорены задолго до этого.
— Пойдёмте, мистер Голдберг.
Когда мы пошли к выходу, три женщины в черном тоже поднялись. Звякнули спицы, которые они одинаковым движением засунули в сумки. Элиана не подняла на меня взгляд, когда я проходил. Думаю, вряд ли я снова увижу девушку из особняка.
Мы шли по ночным улицам. Оскар несколько раз оглянулся.
— Эти женщины, — сказал он, — они идут за нами?
— За вами.
— Что они хотят?
— Убедиться, что я приведу вас, куда нужно.
— Но мы идём не в полицию.
— Поверьте, особой разницы не будет.
Проводник уже был на берегу. Он сидел на ступеньках, уходящих в воду. Бледные язычки воды вытягивались повыше, чтобы достать его протянутую руку, но пока ни у кого не получалось.
— Добро пожаловать, мальчик, — сказал он. — Снова принялся решать задачи, не имеющие решения?
— Кто вы? Мы должны были идти в полицию, я готов сделать признание.
— Ты сказал, мы услышали, — Проводник кивнул трем женщинам в черном. — Сейчас ты поможешь дамам сесть в лодку, и вы вместе отплывете.
— Туда?!
— Все верно. Здесь — не-жизнь, к которой все-таки можно приспособиться. Там тебя ждет не-смерть, к которой никогда нельзя привыкнуть. Лодка готова.
Оскар двинулся вперед, словно манекен. Подставил руку, и первая женщина стала садиться. Он вскрикнул и поднес ладонь к лицу.
— Она ткнула меня спицами!
— Это начало, мальчик. Греби усердней, иначе они снова пустят их в ход.
Когда крики перестали быть слышны, Проводник посмотрел на меня.
— Лучше бы я остался снабженцем, лейтенант. Паршивая у меня работа.
— У многих в этом городе и такой нет.
— Это точно. Бывай, Веспер.
— Удачи.
* * *
Сил размышлять о том, что произошло, не было. В конце полагается мораль, но я, хоть убей, не знал, в чем она заключалась. В том, что все хотели как лучше? Сомнительно. Что правда — тяжелая ноша, и, храня верность одному, губишь остальных? Ближе к истине, пожалуй, но я все равно не в восторге.
Подойдя к дому, я зашарил по карманам в поиске ключей. Вокруг них была обвита цепочка. На память от Элианы? Я зажег свет.
* * *
Проводник снова помахал мне из-за стола.
— Как чувствовал, что ты заглянешь. Виски?
Вместо ответа я положил на стол медальон на цепочке.
— Воспоминания замучили, лейтенант? — он ткнул в него пальцем. — Или ты меня армейским жетоном удивить хотел?
— Это номер Кастора. Его медальон. Он выцарапал три звезды с обратной стороны.
Проводник разве что на зуб его не попробовал.
— Похоже, настоящий, — сказал он. — Знаешь, есть такое слово: напрасная надежда.
— Пять лет о нем никто ничего не знал. А вчера меня кто-то спасает в Нижних Кварталах и я нахожу там же медальон.
— Я бы сказал, что это идеальная ловушка для тебя, лейтенант. Но ты не свернешь.
— Нет, — я взял жетон и надел на шею. — Не в этот раз.
Потому что это был мой брат. Потому что я был болен самой бесполезной добродетелью и не собирался от нее лечиться.
Название: Дело о застреленном бродяге
Размер: миди, 4028 слов
Пейринг/Персонажи: ОМП
Категория: джен
Жанр: детектив
Рейтинг: G - PG-13
Задание: Тартар
Краткое содержание: Жизнь в аду не сильно отличается от жизни на земле, частные детективы востребованы и там.
читать дальшеВыстрел в особняке на холме раздался около полуночи. Полиция приняла звонок несколько минут спустя. Какой-то бродяга забрался во владения семьи Голдберг, надеясь поживиться. На шум из спальни вышла миссис Голдберг, он попытался заставить ее замолчать, но та прихватила пистолет, и всё закончилось довольно быстро. Газеты в основном возмущались расплодившимся количеством бездомных и превозносили отважную женщину, вставшую на защиту своего имущества.
Меня эти новости не особо заинтересовали. С такими деньгами и именем любой адвокат легко докажет самооборону. Так что я закрыл газету и занялся кроссвордом на последней странице.
Я как раз бился над седьмым словом по горизонтали, когда она вошла. Девушка была одета в темно-серый костюм, никаких украшений. Держалась она спокойно.
— У вас было открыто, — сказала она, — можно сесть?
— Прошу, — я кивнул на стул и отложил газету.
Она села и сцепила руки в таких же серых перчатках в мертвый замок.
— Меня зовут Элиана Голдберг. Мне нужен детектив. Мистер Веспер, так?
— Всё верно.
— Вы уже читали, что случилось у нас в доме? — она дождалась моего кивка. — Мама выстрелила и… я не видела, меня не пустили. Этому бродяге попали в лицо. Я хочу, чтобы вы узнали, кто он был. Ведь можно же что-то узнать?
Я просто смотрел на нее. Быть спокойной ее, вероятно, учили с пеленок. Глубже дышать, когда хочется кричать во весь голос. Медленнее двигаться, вместо того, чтобы разбить вазу о чью-нибудь голову. Но сейчас это спокойствие давало трещину.
— Я заплачу! — она истолковала мое молчание по-своему и расстегнула застежку сумочки. — Я уже совершеннолетняя, не сомневайтесь, могу распоряжаться своим счетом.
— Чего именно вы хотите, мисс Голдберг?
— Пожалуйста — Элиана…
— Вам жаль, что у этого бедняги не будет имени на надгробной плите? Или вы желаете отправить мать за решетку?
Тут её лицо приняло такое выражение, что я порадовался, что в офисе нет ни одной вазы. Но она справилась. Поправила шляпку и даже попыталась улыбнуться.
— Я боюсь за маму. Ей начали угрожать несколько месяцев назад. Что, если это не случайный грабитель? Я хочу знать, что происходит. Мы с Оскаром уже не дети.
— Ваш брат заодно с вами?
— Он не знает, что я к вам обратилась. Никто не знает.
Дела в последнее время шли не то чтобы хорошо, особенно когда границы города снова поменялись из-за атаки с реки. Я бы мог сказать, что эта затея плохо пахнет, но, положа руку на сердце, как будто у меня было хотя бы одно дело, о котором приятно вспомнить. Я вздохнул: главная часть.
— Я постараюсь узнать имя человека, застреленного в вашем доме. Если поиск ничего не даст или вы потребуете его прекратить, верну вам гонорар, кроме того, что уже потратил. Если то, что я узнаю, будет затрагивать кого-то из членов вашей семьи — вы первая узнаете об этом. Ставить в известность полицию или нет — решать вам. Сумма стандартная. Вас устраивает?
— Я выпишу чек.
— Можете отдать позже.
— Нет, я знаю правила, — она вынула из сумочки чековую книжку и ручку, быстро вписала сумму, расписалась, оторвала страницу. — Возьмите.
Рука с зажатым чеком почти не дрожала. Я взял его с другой стороны и дождался, пока не появится печать. Сделка состоялась.
— Так кто и почему может угрожать вашей матери?
— Не знаю. Пользы от меня мало. После смерти отца она сама ведёт все дела, говорит, что нам с Оскаром надо вникать в них постепенно. Просто она из тех людей, кто предпочитает все делать сам.
— А ваш отец давно умер?
— Почти пятнадцать лет назад. Мне было четыре года, Оскару — еще меньше. Крушение парома, тогда очень много человек погибло.
— Понятно. Как вы узнали, что ей угрожают?
— Письма. Я видела два, думаю, их было больше. В первом было написано «Расплата близка», во втором — только «Он идёт».
— «Он»?
Она пожала плечами. Девушка из особняка спустилась в город, преодолевая опасности, добралась до двери детектива, и тут оказалось, что это еще не все.
— Тогда я начну с выяснения имени. Наведаюсь в полицию, вечером позвоню вам, расскажу, как успехи.
Она встала и на этот раз протянула мне руку.
— Я рассчитываю на вас, мистер Веспер.
* * *
«Наведаться в полицию», конечно же, не означало, что я войду с главного входа, усядусь перед начальником отделения, мы выпьем кофе, поболтаем о шансах Цикады Демптона на победу в боксерском матче, а на дорогу мне отдадут папку, где будут бережно сложены все сведения о застреленном бродяге. О нет. Преступники вредят гражданам, копы ловят преступников, но никто из них не любит частных детективов. Да мы и сами друг друга недолюбливаем, такие вот дела. У нас даже своего клуба нет.
Верный человек в полиции обещал дать мне пролистать дело о взломе особняка Голдбергов, а пока до встречи с ним оставалось время, я отправился в морг.
Смерть всегда рядом, поэтому мы не смотрим слишком внимательно. Поэтому не обращаем внимания на знаки, выведенные над каждым входом, на бледную траву, пробивающуюся сквозь плиты. Сжигаем своих мертвецов и обходим стороной кладбища. Если не смотреть, не видеть, тогда, возможно, не увидят уже тебя. Возможно.
Если неудачливый грабитель и знал миссис Голдберг, понять это было сложно. В основном потому, что выстрелом ему разворотило лицо. Я выжал из осмотра, что мог. Мужчина средних лет, плотного телосложения, привычный к физической работе. Много времени проводил на улице, бродяжничал, судя по обмороженным пальцам. Особые приметы: татуировка на запястье. Обычная армейская наколка: орлы, девизы. Первая зацепка. Я знал, кого можно расспросить про нее.
* * *
На улице я остановился, чтобы прочитать бегущую строку новостей под крышей издательства. Война продолжалась. Мы побеждали. Ничего нового. Мальчишки размахивали газетами и голосили о взятии очередного укрепления. Этот пригорок уже не меньше дюжины раз переходил от нас к противнику и обратно.
Рядом притормозила машина. Задняя дверь открылась.
— Мистер Веспер?
Вопрос прозвучал как приказ. Военная косточка: большая часть родни миссис Голдберг была в рядах нашей славной армии. Не в тех, где все равны, а чуть поодаль, на возвышении.
Я пожал плечами и сел в машину. Она сразу же тронулась с места. Водитель казался манекеном, он ни разу не пошевельнулся за весь разговор. Миссис Голдберг на меня тоже не смотрела. Профиль у нее был точь-в-точь как у каменных статуй, держащих крышу Центрального банка.
— Моя дочь была у вас сегодня. Я знаю зачем. Вы должны отказаться.
Не лучший способ заводить друзей. Единственное оправдание, которое я смог придумать — по-другому она и не умела.
— Я не обсуждаю дела своих посетителей, мэм.
— Вам не понравится то, что может с вами случиться.
В армии я понял, что самые опасный командир не тот, кто брызжет на тебя слюной и исходит криком, а тот, кто никогда не повышает голос. Говорит «спасибо за мнение, рядовой». А потом вас всех посылают брать никому не нужную высоту. Без подкрепления. Определенно, миссис Г. в детстве на коленях качал кто-то из командиров второго типа.
— Вы его знали?
Она наконец посмотрела на меня. Красивая женщина, могла бы показаться старшей сестрой Элианы, если бы не тяжелый взгляд.
— Нет.
— Выходит, вам нечего бояться, — я наклонился вперед и похлопал водителя по плечу. — Останови на углу, приятель.
Он покосился в зеркале на хозяйку и затормозил.
— Вы делаете ошибку, — только и сказала она на прощание.
* * *
Леон посмотрел на мой рисунок и вздохнул.
— Обещай мне никогда больше так не делать, Веспер. У тебя любое изображение превращается в какую-то непристойность и вызов геометрии. Почему не купить фотокамеру? Сейчас выпускают очень хорошие, маленькие, весят немного. И проявлять пленку научишься, ничего сложного. А эта птичка мне еще долго будет сниться.
— Главное — экспрессия, разве нет? — Я достал из кармана второй лист бумаги. — Здесь точная копия, рисовал не я. Извини.
— Ублюдок несмешной, — беззлобно огрызнулся он и пошел к книжным полкам.
Леон держал салон, где любой желающий мог наколоть себе что угодно куда угодно. В основном просили розу на предплечье. Или череп со скрещенными костями. Убогость человеческой фантазии его угнетала, потому что Леон знал о татуировках все. Он фотографировал, зарисовывал, отыскивал на барахолках редкие издания по теме. Почти уговорил меня как-то раз на «редкий символ», но я вовремя протрезвел.
— Это Третий Неуязвимый, — сказал, наконец, он, протягивая мне раскрытый журнал. — У отряда неофициальный символ был такой же орел, с кинжалами над крыльями. И девиз «До последнего». Ваша армейская мишура, никогда не понимал.
— Эй! — я поднял руки, защищаясь. — Меня уже пять лет как комиссовали.
— Прости. Так вот, осталось только узнать, сколько в городе ветеранов оттуда. Я бы на твоем месте прошелся по помойкам. Нищее братство должно быть в курсе.
— Обязательно.
Я пообещал как-нибудь еще заглянуть и ушел. Я успел навести справки о семье Голдберг и одно знал точно: покойный отец и муж отдавал свой долг стране именно в Третьем Неуязвимом. Так что верить словам миссис Г. не стоило. Возможно, она все-таки знала, в кого стреляла.
* * *
В ближайшем кафе я попросил разрешения позвонить. Несколько раз пришлось нажать на рычаг из-за помех на линии. Перебои со связью — верный знак, что на реке снова неспокойно.
Элиана Голдберг отозвалась сразу же.
— Мама очень расстроилась, — сообщила она. Я сумел удержаться от комментариев. — Запретила с вами общаться.
— Но вы общаетесь.
— Конечно! Я только…
Тут она замолчала, а я не стала торопить. Вряд ли бы мне понравилось.
— Я бы хотел посмотреть на место происшествия.
— Это можно устроить завтра. У мамы важная встреча в городе, Оскар на занятиях. В одиннадцать вам будет удобно?
— Вполне, — я попрощался и положил трубку.
* * *
Проводника я нашел в четвертом по счету баре. Он сидел за дальним столом в компании полупустой бутылки виски. Увидев меня, привстал и помахал рукой.
— Лейтенант! Живой и здоровый — приятное разнообразие по нынешним временам.
— Не люблю вспоминать об армии, ты же знаешь.
— А о чем здесь еще вспоминать? — он твердой рукой разлил виски и подтолкнул стакан ко мне. — Только не говори, что соскучился.
— Семья Голдберг. Ты о них что-нибудь знаешь?
Он задумался. Проводник знал все слухи в этом городе. Часть из них он распускал сам, за умеренную цену. А еще он когда-то лежал рядом со мной в лазарете и клялся, что если выживет и обе ноги останутся при нем, то свалит к чертям отсюда и будет жить и не высовываться. Но старые привычки умирают трудно.
— У миссис Голдберг была интрижка пару лет назад. Поговаривают, ее сынок закатил страшную истерику, когда узнал.
— И она бросила любовника?
— Похоже на то, — он почесал кончик длинного носа: всегда так делал, если его что-то озадачивало. — Нам с тобой концепт родительской любви, как бы это сказать, чужд? Противоестественен? Но говорят, кое-кто действительно своих детей любит.
— Да у тебя комплексы.
— У меня нет денег на личного психолога, не могу позволить себе комплексы. Так, пьяное нытье. Но давай поговорим о тебе, друг любезный. За тобой полощется все та же тень, и меньше она с годами не становится. Где брат твой Кастор?
Обычно за такое я бью сразу. Но Проводник был там, видел то же, что и я. Тащил меня на себе до наших траншей. Поэтому я молча подвинул к нему опустевший стакан.
— Забавно, — сказал он, словно отвечая на мои мысли, — мы все и правда верили: вы приносите удачу. И что любопытно: стоило вас разлучить, и все накрылось. Слышал, сколько у нас отбили за прошлый месяц?
— Не задумывался. Так что там с миссис Г.?
— Еще более забавно, что ты не первый, кто о них спрашивает. Семья особо заинтересовалась этим делом, — сказал он. — Кажется, это наши клиенты.
— Ты уверен?
— Чувствую, — он пожал плечами, — никто не любит вспоминать о себе правду, особенно здесь. Но правда такая сволочная штука, что лезет из тебя против твоей воли. Эта семейка смердит.
Пожалуй, он все-таки неплохо ко мне относился. От кого-то другого сказанное сейчас равнялось бы утверждению «Не суйся!». Но когда это я слушал предупреждения.
— Давно видел кого-нибудь из наших? — спросил я.
— Недавно и неохотно, — сказал он. — Я же отщепенец. Забавно — проклятье, привязалось оно ко мне, что ли!
— Попробуй «потрясающе».
— Иди на Флегры с такими советами. Ты никогда не думал, как жалко мы выглядим? Остальным не легче, признаю, но мы-то помним, кем были. А сейчас ничего не осталось: ни сил, ни ихора. А мы тужимся. Ладно — они, мы с тобой давно всех послали. Война не-жизни с не-смертью.
Я знал, что в таком состоянии его не заткнуть, просто сидел и слушал. Знакомые темы. Про войну («первый раз в жизни повел себя как честный дурак: увязался с вами. А ведь я был отличным снабженцем! Кто еще вам столько тушенки выбил бы?»). Про Семью («Убил бы. Всех.«). Про будущее («Нет его. Мы заперты здесь и не выберемся ни-ко-гда.»). Наконец он затих и усмехнулся.
— Вот так, лейтенант. А ты как развлекаешься в свободное время?
— Кроссворды разгадываю. В редакцию взяли нового кроссвордиста, по полдня сижу над его задачками.
— Например?
— «Самая бесполезная добродетель»?
Он посмотрел на меня совершенно трезвым и усталым взглядом.
— Верность, Веспер. Самое бесполезное, что можно здесь представить.
Когда я уходил, он спал на столе, подложив руку под голову.
* * *
Элиана Голдберг сама открыла дверь.
— Никого нет, — сказала она. — Мама вернется после обеда.
Она выглядела уже не такой напряженной. Может быть, из-за того, что была на своей территории.
— Это случилось в кабинете. Раньше он принадлежал отцу, потом мама стала решать дела там. Полиция сказала, все можно убрать, и, — тут она остановилась и глубоко вздохнула, точно воздух закончился на середине фразы, — и ковер уже вынесли. Но больше мы ничего не трогали. Мама тоже туда не заходит, предпочитает все делать в офисе.
Кабинет не казался комнатой, которую завели потому, что в каждом доме, стоящем больше миллиона, должен быть кабинет. Здесь действительно работали.
— Чего-нибудь не хватает? Вещи не на своем месте? — спросил я Элиану.
— Нет, — она осмотрелась и подошла к столу. Подняла лежащую изображением вниз фотографию в серебряной рамке. — Наверное, упала, когда все случилось.
Я подошел поближе, чтобы взглянуть. На черно-белом фото стояла счастливая семья. Маленькая девочка в оборках и бантах — Элиана, младенец Оскар на руках у молодой миссис Голдберг, мужчина в форме — покойный мистер Голдберг.
Никакого озарения при взгляде на него не случилось. Я не знал этого человека, он был одним из многих.
— У нас есть большой портрет, — сказала Элиана, — висит в комнате Оскара.
— Вашему брату, должно быть, не хватало отца.
— Да. Он, наверно, идеализирует его, но отец и правда был хорошим человеком. И те, кто с ним служил, и рабочие — все о нем говорили с уважением. Оскар знает о нем больше, чем я, хотя я-то еще помню, каким он был.
— Можно взглянуть на его комнату? Раз большой портрет там.
— Пойдемте.
* * *
— Как странно, — сказала она, оглядывая комнату, — он всегда висел здесь, над столом.
Комната Оскара Голдберга наводила на мысли о казарме: ничего лишнего, военная чистота, разве что кровать смята. Мой сержант за такую заправленную койку заставил бы драить сортиры неделю. Я закашлялся.
— Можно воды?
— Сейчас принесу.
Пока ее не было, я успел заглянуть под кровать и в мусорную корзину. Попинал осколки стекла на полу. Потом выпил воду, которую она принесла, и попытался распрощаться.
— Что вы собираетесь делать дальше? — отставать она не собиралась.
— Ждать.
— Чего?
— Например, вечера.
Она сдвинула брови и стала в этот момент очень похожа на мать.
— Мистер Веспер, вы же помните, что договор, который мы заключили, налагает взаимные обязательства?
Еще бы я не помнил. Здесь нельзя просто вернуть деньги, здесь с момента заключения договора за тобой начинается слежка. Если ты его нарушишь, отступишь хотя бы от одной запятой и не сможешь выкрутиться, придут уже за тобой.
Давным-давно один договор был нарушен — и старые условия потеряли силу. С тех пор мы живем под бледным солнцем и серым небом. Наши реки полны яда и тумана. Судьба выше богов, и все мы живем в одном аду, пытаясь не допустить пришествия другого, еще более страшного. Семья, которую поминал Проводник, имела отношение и ко мне, но наши пути давно разошлись. Не думаю, что капля родственной крови помешала бы им размазать меня по стенке.
— Есть способ, — сказал наконец я, — не узнать имя этого бродяги, но хотя бы увидеть его лицо.
— Что же вас останавливает?
— Я полагаю, что после этого вряд ли все для вас будет как прежде.
Она распрямилась, словно стрела перед полетом.
— Мистер Веспер, вы можете посчитать это вздором, капризом, но я действительно хочу знать правду. Мы… ужасно живем. Я знаю, подло так говорить, когда вокруг столько бедняков и несчастья, но это тяжело, поверьте. Я справлюсь, что бы вы мне ни показали. Вы не имеете права отказать!
— Не имею, — согласился я.
— Тогда скажите, что нужно сделать и куда приехать.
— Сегодня вечером, Нижние Кварталы. Там, где сухая смоковница.
Она почти испугалась, но справилась и здесь.
— Я приеду.
* * *
Река — это граница. Так было всегда, еще до нашего падения. Счастливы те, кто не помнит. На том берегу царят плотный холод и тьма. И река — настоящий показатель нашего успеха в сражениях. После отступления на прошлой неделе наш берег затопило. В Нижних Кварталах надо постараться, чтобы выйти к воде, но слышно ее отовсюду. Она журчит в трубах, сочится между камнями, медленно капает с ветвей мертвых деревьев.
— Что вы хотите делать? — Элиана плотнее запахнула плащ и снова передернула плечами. Было холодно, а мысль о том, что я собирался предпринять, тепла не прибавляла.
— Вызвать его дух.
После такого ответа должна была бы наступить тишина, но Элиана Голдберг так просто не сдавалась.
— Вы это уже делали?
— Пару раз, — я опустился на колени, достал из сумки саперную лопатку (еще раз вспомнив добрым словом успехи Проводника как снабженца) и принялся копать ямку между корнями плачущей смоковницы.
— Зачем? По работе?
— Пытался узнать, что случилось с одним человеком.
— Он был вам дорог? — она опустилась рядом и принялась отгребать выкопанную землю в сторону. — Или это была она?
— Это был мой брат, — холод плохо действовал на мыслительные способности, но развязывал язык. — Мы близнецы, были близнецами. Воевали вместе. А потом мне сказали, что его убили.
— Вы не видели тела? Простите.
— Ничего. Нет, не видел. Проводил этот обряд несколько раз, но никто так и не появился.
Здесь тонка грань между живыми и мертвецами. Я никогда не думал, что он не пришел бы, потому что обижен. Хотя мы и поссорились в тот день, перед атакой. Кастор всегда видел дальше, чем я. Боги, теперь я не вижу почти ничего, волочу ноги от одного дня к другому, словно раб за жерновами.
— Сначала мед, — я вытащил первую бутылку и выдернул пробку. Запахло воском и травой.
Все шутили, что нас нельзя разлучать, ведь победа идет к нам, как верная любовница. Очередная победа, очередной пригорок, политый кровью, а Тартар все не кончался. И однажды он сказал, что мы поступаем неправильно, так отсюда не выбраться.
— Потом вино, — вино было так себе, но пахло сильно.
Он говорил, что мы должны указывать путь, что надо что-то делать, а не вести людей на гибель. «У Тартара нет конца, тем он страшен, — сказал он, — а мы с тобой помогаем расширять его. Скоро он сравняется с Гадесом, потом перерастет и пожрет нас. Ты со мной, брат?»
— И вода, — с чистой водой было труднее всего, но я знал, где ее найти для таких случаев. После возлияний я произнес нужные слова.
Туман наползал, раздваиваясь перед нами и смыкаясь позади. Элиана ахнула и схватила меня за руку, когда из белесых полос показалась мужская фигура.
— Смотрите, — сказал я. Я уже увидел. Она присмотрелась и тихо застонала. Правда всегда выходит наружу.
Я плеснул водой уже в его сторону, и он начал таять. Мертвым все равно, кто бы что ни считал. А мы не предложили ему теплой крови, чтобы он снова ожил, пусть на несколько мгновений, и что-то рассказал. Сказал своей дочери, что любит ее.
Я рывком поставил Элиану на ноги.
— Надо уходить, скоро сюда налетят попрошайки.
Она послушно пошла за мной. Пришлось взять ее за руку: туман не расходился, я боялся потерять дорогу и ее. Сзади раздалось первое робкое поскуливание. Скоро оно перейдет в злобный рык, и нам не сдобровать. Души, потерявшиеся в пути, слетались на запах возлияний и зверели, не найдя крови. А вот у нас ее было предостаточно.
Я хорошо знал дорогу, но замешкался на одном из перекрестков. Кварталы часто, пусть и незначительно меняли очертания, и я не мог понять, куда нам бежать. Рык раздался совсем близко, я почувствовал толчок в плечо и упал, потянув за собой Элиану. Мимо нас что-то пронеслось и скрылось в тумане.
Я помог ей подняться.
— Вы уронили, — она протянула связку ключей. Должны быть, вылетели, когда нас толкнуло. Я засунул их в карман. Подул свежий ветер, туман ушел, теперь неприкаянные души до нас не добрались бы.
* * *
В доме Голдбергов горели все окна.
— Вам не обязательно заходить, — тускло сказала Элиана.
— Мне придется, — я чувствовал знакомое покалывание в кончиках пальцев. Мы заключили договор, мы привлекли внимание, осталось доиграть последние действия.
Так я впервые увидел Оскара Голдберга. Совсем юный, с почти черными тенями под глазами, он производил впечатление человека, не спавшего несколько суток подряд. Он не посмотрел на сестру, когда мы вошли, его взгляд не отрывался от трех женщин в черном, сидевших бок о бок на софе и вязавших. Спицы мерно и громко щелкали.
— Элиана! — миссис Голдберг встала, но не подошла к дочери. — Мистер Веспер, я вас предупреждала.
— Мама, — только и сказала Элиана, и что-то в ее голосе заставило мать посмотреть на меня.
— Вы в него не стреляли, так ведь? — спросил я.
— Неправда, это сделала я.
— Зачем? Не любили мужа?
— Любила, — она снова превращалась в статую: ничего человеческого. — А он предал нас всех. Спасся при крушении парома, никому не дал о себе знать и ушел бродяжничать. Голдберг — нищий-попрошайка! Как он посмел оставить все это. Детей, дело. Я бы убила его еще раз, будь у меня возможность.
Даже эту историю она излагала сухо и сжато, как доклад перед акционерами.
— Он вернулся попросить у вас денег?
— Да. Сказал, что пары сотен ему хватит надолго. Не спросил про детей, смотрел словно сквозь меня. Ему «невмоготу здесь было, душно», а копаться в отбросах оказалось веселее.
— Вы пошли за деньгами, а вернулись с пистолетом.
— Все так, — она кивнула почти с одобрением.
— Мама, — повторила Элиана.
— Ваш герой оказался фальшивкой. Мистер Голдберг, — юный Оскар дернулся и посмотрел на меня удивленными глазами, — вы поэтому разбили портрет отца? Не хотели смотреть на предателя?
— Оскар, не смей отвечать!
— Он ответит, — я встал между ним и вязальщицами в черном. Юноша несколько раз моргнул.
— Я, — начал он и облизал пересохшие губы. — Все говорили, что он всегда поступал правильно, я все время думал: а что бы сказал отец? А оказалось, что я уже лучше, чем он, даже стараться не надо!
— Молчи! — крикнула миссис Голдберг.
— Я знал, что так надо сделать. Мы столько лет его ждали. Пришел ненастоящий, он бы все испортил.
— Вы его застрелили.
— Да, потом ушел.
— А записки с угрозами матери подбрасывали тоже вы.
— Давно уже, — он дернул плечом. — Думал, она позорит нас с этим любовником. А мы были опозорены задолго до этого.
— Пойдёмте, мистер Голдберг.
Когда мы пошли к выходу, три женщины в черном тоже поднялись. Звякнули спицы, которые они одинаковым движением засунули в сумки. Элиана не подняла на меня взгляд, когда я проходил. Думаю, вряд ли я снова увижу девушку из особняка.
Мы шли по ночным улицам. Оскар несколько раз оглянулся.
— Эти женщины, — сказал он, — они идут за нами?
— За вами.
— Что они хотят?
— Убедиться, что я приведу вас, куда нужно.
— Но мы идём не в полицию.
— Поверьте, особой разницы не будет.
Проводник уже был на берегу. Он сидел на ступеньках, уходящих в воду. Бледные язычки воды вытягивались повыше, чтобы достать его протянутую руку, но пока ни у кого не получалось.
— Добро пожаловать, мальчик, — сказал он. — Снова принялся решать задачи, не имеющие решения?
— Кто вы? Мы должны были идти в полицию, я готов сделать признание.
— Ты сказал, мы услышали, — Проводник кивнул трем женщинам в черном. — Сейчас ты поможешь дамам сесть в лодку, и вы вместе отплывете.
— Туда?!
— Все верно. Здесь — не-жизнь, к которой все-таки можно приспособиться. Там тебя ждет не-смерть, к которой никогда нельзя привыкнуть. Лодка готова.
Оскар двинулся вперед, словно манекен. Подставил руку, и первая женщина стала садиться. Он вскрикнул и поднес ладонь к лицу.
— Она ткнула меня спицами!
— Это начало, мальчик. Греби усердней, иначе они снова пустят их в ход.
Когда крики перестали быть слышны, Проводник посмотрел на меня.
— Лучше бы я остался снабженцем, лейтенант. Паршивая у меня работа.
— У многих в этом городе и такой нет.
— Это точно. Бывай, Веспер.
— Удачи.
* * *
Сил размышлять о том, что произошло, не было. В конце полагается мораль, но я, хоть убей, не знал, в чем она заключалась. В том, что все хотели как лучше? Сомнительно. Что правда — тяжелая ноша, и, храня верность одному, губишь остальных? Ближе к истине, пожалуй, но я все равно не в восторге.
Подойдя к дому, я зашарил по карманам в поиске ключей. Вокруг них была обвита цепочка. На память от Элианы? Я зажег свет.
* * *
Проводник снова помахал мне из-за стола.
— Как чувствовал, что ты заглянешь. Виски?
Вместо ответа я положил на стол медальон на цепочке.
— Воспоминания замучили, лейтенант? — он ткнул в него пальцем. — Или ты меня армейским жетоном удивить хотел?
— Это номер Кастора. Его медальон. Он выцарапал три звезды с обратной стороны.
Проводник разве что на зуб его не попробовал.
— Похоже, настоящий, — сказал он. — Знаешь, есть такое слово: напрасная надежда.
— Пять лет о нем никто ничего не знал. А вчера меня кто-то спасает в Нижних Кварталах и я нахожу там же медальон.
— Я бы сказал, что это идеальная ловушка для тебя, лейтенант. Но ты не свернешь.
— Нет, — я взял жетон и надел на шею. — Не в этот раз.
Потому что это был мой брат. Потому что я был болен самой бесполезной добродетелью и не собирался от нее лечиться.
-
-
29.10.2015 в 10:38-
-
29.10.2015 в 12:29