Осада Кремы

[кузина-белошвейка]

Ну и Крему ко всей компании.


Название: Осада Кремы
Исторический период: 1154-1176
Размер: мини, 2742 слов
Пейринг/Персонажи: НМП
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: Это история о предательстве и смерти мастера Маркезио из Генуи. Он захотел взвесить чужую силу и волю и был ими раздавлен.
Предупреждения: смерть персонажей

Это история о предательстве и смерти мастера Маркезио из Генуи. Он захотел взвесить чужую силу и волю и был ими раздавлен.
Мастер Маркезио прочел древние трактаты о механике и научился строить осадные машины и укрепления. Ремесло его оказалось прибыльным в то смутное время, когда города на зеленых равнинах Италии спорили друг с другом. Павия заносилась перед Вероной, Милан грозил Ферраре, а все вместе они задирали папу и императоров Священной Римской империи.
Мастера Маркезио позвали в Крему, чтобы он помог укрепить стены города. Стены были в шесть шагов шириной и соединяли пятнадцать башен. Тяжелое это ожерелье надежно хранило Крему. Однако с севера уже шли слухи о новом императоре: рыжебородый дикарь вырвал из рук папы железную корону и желал подчинить себе волю Ломбардии. Горожане посчитали, что лучше прослыть осторожными, чем рыдать потом на развалинах, и тряхнули кошельками, пригласив Маркезио.
Он поселился рядом с городской площадью. По его желанию, город отвел ему дом с просторной залой на втором этаже. Там, на широком верстаке мастер разворачивал свитки и рисовал новые башни для города. Или чертил углем на каменном полу и беленых стенах странные механизмы и чудовищных драконов в броне.
Брать учеников он поначалу отказался, завел только стряпуху и слугу. Из Генуи он привел с собой мальчика, совсем ребенка, по имени Дженнаро, о котором то заботился, точно о единственном сыне, то помыкал, как бродягой. Дженнаро же никогда не жаловался и не таил обиды: для него его мастер был следующим после бога и важнейшим человеком на земле.
Они были непохожи: статный, суровый Маркезио с вечно нахмуренными черными бровями и невысокий тихий Дженнаро. Мастер мог неделями не разговаривать с учеником, а потом позвать его в залу и рассказывать о строении городов и церквей, о машинах, разрушающих стены, и стенах, способных выдержать любую осаду. Если же Маркезио ополчался на весь мир и запирался у себя, один Дженнаро осмеливался приносить ему еду и терпеть насмешки.
Стены Кремы росли, уже двадцать первая башня встала рядом со своими сестрами, мастер Маркезио взял двоих подмастерьев, Абеле и Гвидо. Он приобрел немного друзей, но город уважал его за упорство, с которым он добивался совершенства. Подчас он забывал о еде и сне, если новая мысль не давала ему покоя. Тогда он расхаживал по улицам Кремы, сложив руки на груди и глядя перед собой. Позади шел верный Дженнаро, не сводя глаз со своего мастера. Никто не смеялся над ними: людей пугала мрачная одержимость старшего и восхищала верность младшего.

Как-то зимним вечером в городе случилась вьюга. На ужин к мастеру Маркезио пришли несколько важных горожан. Когда в ставни застучал ветер, все решили, что в Креме давно не было такой суровой зимы, и вознесли молитву за неведомых странников на дороге в этот час. В комнате же светло и жарко горел очаг, на столе были хлеб и сыр. Маркезио приказал принести еще вина, но оказалось, что все вино в доме закончилось.
Мастер Маркезио был скор на гнев и расправу. Громовым голосом он позвал всех обитателей дома и потребовал виновного объявить себя. Однако стряпуха валила на слугу, слуга божился, что это дело рук подмастерьев, те же, упав на колени, призывали в свидетели всех святых, что приложились к бочонку, но он оставался еще полным. Абеле закатывал лукавые глаза и строил жалобные рожи, а тугодум Гвидо, не пытаясь оправдаться, стойко сносил упреки.
Почтенные горожане поспешили успокоить хозяина, но гроза еще не утихла.
- Коли нет у нас вина, - сказал Маркезио, - стало быть, его нужно добыть! Дженнаро, что ты забился в угол, словно мышь! Набрось-ка плащ да пройдись до трактира! Трактирщик два дня назад хвалился, что ему привезли целую бочку, пусть отольет для нас кувшин. Я после с ним рассчитаюсь.
Дженнаро безропотно встал, но тут ветер задул с новой силой. Даже ленивые подмастерья вздрогнули, представив, что кому-то предстоит путь в ледяной темноте. А ведь до трактира не самый близкий путь. Дженнаро замер у двери и посмотрел на мастера. Все наперебой принялись говорить, что никакой особой нужды в вине нет, но глаза Маркезио загорелись недобрым огнем.
- Или я не хозяин здесь? – воскликнул он. – Так-то ты меня почитаешь, Дженнаро? Не хочешь идти – не ходи, что за беда! У кого еще есть такие неблагодарные ученики, мне будет, чем похвалиться перед людьми!
Жестокость этих слов была очевидна, но больнее всего ранили они Дженнаро. Он выпрямился, толкнул дверь и пропал в летящем снеге.
- Думаю, он быстро обернется, - спокойно сказал Маркезио. - Продолжим же, друзья!
Веселья за столом не было и в помине. Все сидели молча, говорил только хозяин. Чем темнее становилось, тем громче смеялся Маркезио. Но и его голос стих.
- Он уже должен бы придти, - сказал наконец мастер. – Что за несносный мальчишка! Ей-богу, я начинаю сердиться.
- Позвольте, мастер, мы поищем его, - отозвался Абеле, - наверняка он блуждает где-то рядом и не может найти нас.
- Сидите смирно! Я сам пойду.
С этими словами Маркезио встал и, не потрудившись даже одеться теплее, тоже ушел.
Какое-то время спустя раздался громкий стук, а когда дверь отворили, на пороге стоял Маркезио, держа на руках Дженнаро.
- Этот глупец едва не замерз! – воскликнул он. – Абеле, я оставил кувшин на улице, сбегай за ним, несчастному нужно выпить что-нибудь теплое! Да подкиньте дров, мальца трясет от холода. Простите, соседушки, пир наш окончен, продолжим в следующий раз.
Теперь он хлопотал над Дженнаро словно преданная мать над первенцем. Растирал руки и ноги, поил подогретым вином и приговаривал, чтобы тот не смел больше уходить в такой холод. Дженнаро пришел в себя, но был еще слаб, поэтому ему устроили постель у очага, огни в доме погасили и все разошлись спать.
Наутро Дженнаро проснулся рано. Вчерашний озноб его больше не мучил. Он поднял глаза и увидел, что рядом с его ложем сидит на лавке мастер Маркезио. Судя по всему, сидел он так довольно долго. Маркезио молча смотрел на своего ученика и заговорил не сразу.
- Ты родился в январе, - сказал он, - мать твоя потому и назвала тебя так. Сама она была уже слишком слаба, даже в церковь на крестины не встала. Я тебя отнес, как вчера, на руках. Холод был такой же лютый.
- Мастер, - прошептал Дженнаро.
- Я тебе не отец, так и знай, - продолжал Маркезио, - но я поклялся ей милосердной матерью нашего Господа, что не оставлю тебя. Мое дело – война и смерть. Мои машины убивают людей, я, бывает, ночами не сплю: думаю, как бы сделать так, чтобы убивали они еще лучше? Вот такой я человек. Решишь уйти – я тебя неволить не стану.
- Вы пропадете без меня, - сказал Дженнаро.
Маркезио расхохотался.
- Стало быть, решено, - сказал он.

Прошло несколько лет. Ожерелье Кремы замкнулось вовремя: император Фридрих, прозванный Барбаросса, выступил с севера во второй поход на Италию. Вел он пятьдесят тысяч войска. На его сторону встали Генуя, Лукка, Равенна, Пиза, Болонья и еще два десятка городов. Милан рассылал гонцов и воинов, призывая дать отпор наглым швабам. Жители Кремы собрались и постановили: Крема – свободный город, и город выбирает вольную Ломбардию, а не железную перчатку короля, который будет сидеть за горами да кричать оттуда: подайте того, принесите этого. Милан прислал им четыре сотни воинов, начались приготовления к войне.
Мастер Маркезио только усмехался в ответ на горячие призывы горожан. Никто не забывал, что он генуэзец, да Маркезио и сам никому не позволил бы забыть об этом. Но для него не было в жизни ничего важнее его умения.
- Мое дело – машины и башни, - говорил он. – Мое счастье – знать, что никто их не превзойдет. Так что пусть приходит император, буду рад помериться с ним силой.
Однако с такой же усмешкой говорил он и о союзе ломбардских городов.
- Один осел может бродить, как ему вздумается, вреда от такой скотины немного, но что будет, коли целое стадо ослов загуляет без пастуха? Шум этот напрасен, помяните мое слово: всякий ищет, перед кем бы склониться.
Абеле и Гвидо мрачнели, слушая это. Не радовался таким речам и Дженнаро: он почти не помнил Геную, в Креме он вырос, за Крему он был готов сражаться. Маркезио, видя тревогу юноши, смягчал свои насмешки и говорил:
- Довольно болтать! Помогите-ка мне с этим воротом. Сегодня надо поставить новую машину у северной башни. Если сделаем все, как надо, то от Фридриха до нас не долетит ни один камень.

И вот войско Фридриха встало под стенами Кремы. На равнине запылали костры, поднялись шатры под черно-желтыми знаменами. На городских башнях дозорные всматривались вдаль: где подмога от Милана?
Осадные машины императора были бессильны перед умением Маркезио. Несколько месяцев войско могущественного императора удерживал невеликий город. Хотя припасов становилось все меньше, со стен горожане потешались над осаждавшими. Гордость за свою силу опьяняла их крепче любого вина.
В один из дней смех замер у них на губах: Фридрих приказал привязать к осадным башням захваченных в плен жителей Кремы. В ужасе смотрели горожане на медленно ползущее к стене чудовище. Вот поник, крепко прихваченный веревкой, Альберто Росси, рядом с ним Джованни Гараффи и священник, фра Джильберто. Вот двое миланцев, несколько дней назад, всего лишь несколько дней, они шутили на площади Кремы и обнимались с горожанами. Мыслимо ли, можно ли – убивать своих?
У своей машины стоял мастер Маркезио и кривил рот.
- Что там у вас? – крикнул он людям на стене. – Еще немного – и я не смогу ее разрушить!
Бледный Дженнаро повернулся, чтобы ответить, и тут ветер донес крик привязанных людей.
Говорят, когда об этом рассказали императору, он пришел в такой гнев, что немедленно приказал казнить всех прочих пленных.
А произошло вот что. Альберто Росси поднял голову и крикнул:
- Нас уже только смерть освободит! Стреляйте! Разве не сделали бы вы то же?
- И мы станем мучениками, - шевельнул губами фра Джильберто. Миланские воины же стали проклинать императора.
Кто-то подал знак, Маркезио отпустил рукоять, и снаряды полетели в осадную башню. Она проползла еще немного и остановилась, а потом и вовсе завалилась на бок. Но на стенах Кремы никто не ликовал. Горожане молча смотрели на тела тех, кто мгновение назад силой духа сравнялся с героями древности. А теперь их нет, ни Альберто, ни Джованни, ни Арриго с Труко, ни фра Джильберто. А как звали миланцев – кто теперь вспомнит? И со стен полетели в лагерь императора новые проклятия. Если бы были они камнями!
Когда остальных пленных казнили на поле, чтобы Крема могла это видеть, на стены города вывели пленных швабов и их тоже казнили: чтобы император видел. Пусть знают: у Кремы не мягкое сердце!

Через несколько дней при обороне ранили Гвидо. Его принесли домой, но он уже никого не узнавал, метался в бреду. Дженнаро с Абеле ухаживали за ним, как могли. Мастер Маркезио мрачнел день ото дня.
- На что вы надеетесь, глупцы, - бросил он как-то, - помощи от Милана не будет. Фридрих раздавит вольные города один за другим, как виноградную гроздь.
- Разве вы не заодно с нами? – дерзко возразил Абеле. – Разве не ваши механизмы защищают город?
- Побеждает тот, чья воля сильнее, - ответил Маркезио. – Я видел то же, что и вы. Император гнет всех. Разве не подобно чуду то, как умирают сотни по желанию одного?
- Дьявол не может творить чудеса, - возразил Дженнаро, и Маркезио первым отвел взгляд. Пробормотав что-то об упрямстве мальчишек, он отправился спать.
К утру Гвидо умер.

На улицах Кремы появилось множество попрошаек. Один облюбовал место напротив мастерской, и Дженнаро выносил ему поесть. С наступлением холодов попрошайка запросился поближе к огню, и его пустили в закут у наружной стены. Прокаженным он не был, но заматывался в тряпки так, что только глаза и было видно. Один раз Дженнаро застал его, когда тот перематывал голову по-новому: левого уха у попрошайки не было вовсе.
- Повздорил с кумом, - охотно объяснил он. – Теперь ни кума, ни деревни, Рыжебородый всех прибрал.
Он брался за любую работу, и вскоре все к нему привыкли. Попрошайка иногда садился у порога мастерской и плел истории, пока Маркезио с подмастерьями смотрели на свои планы и ладили механизмы.
Пришло Рождество, и было оно невеселым. Пошел восьмой месяц осады. В начале января умер Абеле. Его не было всю ночь, утром, открыв дверь, Дженнаро увидел его – скорчившегося на пороге, уже оледеневшего. Раздев его, чтобы обмыть, увидели ножевую рану под ребром.
- Повздорил с кем-то, вот и доигрался, - хмуро сказал Маркезио.
После похорон, в пустом холодном доме, он положил руку на плечо своему последнему ученику, и Дженнаро вздрогнул. Никогда еще рука мастера не казалась ему такой тяжелой.
- Ты все еще жалеешь этот город? Смотри, сколького мы здесь лишились!
- Не мы одни, - Дженнаро трудно было сказать это, точно с каждым словом он все дальше уходил в белую пустыню, но смолчать он не мог. – Вы приносили клятву верно служить городу.
- Чего стоит обещание, данное слабому! У меня снова никого не осталось, только ты. Неужели бросишь? – Маркезио испытующе поглядел в глаза юноше и рассмеялся. – Нет, ты мой. Ко мне вернешься.
Утро выдалось солнечным, и горожане оживились. Веселее, чем обычно, они переговаривались, спеша к стенам Кремы. Вдруг ненавистный Фридрих сдался, отошел от города, и они увидят только остывшие кострища да бродячих собак? Вдруг на холмах стоят войска миланцев, тянутся обозы с припасами?
На равнине ничего не изменилось. А внутри крепости жители смотрели на разрушенные машины мастера Маркезио. Один часовой был убит, второго едва удалось привести в чувство. Он рассказал, что ударил его по голове какой-то оборванец. Падая, удалось сорвать с его лица тряпки: у оборванца не было уха. Маркезио пропал, его ученик не знал, что с мастером.
Вскоре они его увидели. Рядом с императорским шатром стоял Маркезио и отдавал приказы плотникам. Новые осадные башни росли вровень с башнями Кремы. Все поняли, что случилось: Фридрих купил их мастера. Сила императора очаровала Маркезио, и тот предал город.
Ярость толпы готова была обратиться против Дженнаро. Нашлись люди, указавшие на то, что он остался, он – такой же гражданин Кремы. Прочие же кричали, что всем идти ко дну теперь, с мальчишкой ли, без него. Вышел один старик и, заслонив собой Дженнаро, сказал:
- Он остался, сам выбрал. Наша воля – воля города, город жив нашей силой, неужели о Креме скажут, что она несправедливо судит своих граждан?
Эти слова не сразу смягчили людской гнев. Люди смотрели на Дженнаро: готовый принять смерть, он не прятал от них взгляда. Смотрели на знакомые стены и улицы: сколько им осталось? Прислушивались к крикам императорского войска и стуку топоров. И гнев их медленно остывал, вместо него пришло ясное и высокое, как зимнее небо, понимание: они смертны, и смерть их сейчас ближе чем когда-либо. Но им все еще есть, что крикнуть со стены этому рыжему ублюдку!
Кто-то сунул Дженнаро в руки корзину и сказал:
- Поторопись наверх! Нас и так немного осталось.
Он побежал, и в душе его разворачивалось то же мрачное спокойствие, что и у всех вокруг.

Через неделю Крема сдалась. Осадные машины, построенные по указке мастера Маркезио, обломали почти все зубцы на ее короне. Император приказал разрушить город до основания, но пощадил жителей, они потянулись прочь, унося на плечах детей и стариков.
Маркезио сидел в это время в своей палатке. Там исходила теплом жаровня, ждали своего часа вино и две кружки. Он не вышел посмотреть, как уходят те, кто много лет считал его своим. Поздно вечером, когда воины императора хвалились добычей на развалинах города, кто-то подошел к палатке.
- Входи, Дженнаро, не стой! – крикнул Маркезио, точно его ученик всего лишь опаздывал к ужину. – У меня здесь достаточно еды, я заждался и умираю от голода!
Дженнаро вошел.
- Ну вот, - огорчился Маркезио, разглядывая ученика, - весь в синяках. Небось еще и ранили тебя? Все позади, садись же! Пойдем с императором дальше, мне обещали столько дерева, камня и веревок, сколько потребую. Помнишь, как в детстве я рисовал тебе гигантские пращи и шагающих великанов? Я построю их: все механизмы до единого!
- Наш дом разрушили, - сказал Дженнаро.
- Пустяки! Нашим домом станет весь мир. Император хорошо мне заплатил, верно, но он дал больше, чем золото. Все эти равнины станут мне полем для игры – нам, Дженнаро! Ты рад, что мы снова вместе?
Дженнаро не ответил, он смотрел, как светлеет небо за пологом. Это горела Крема.

Утром люди, посланные за Маркезио, нашли его мертвым, с ножом в груди. Никто ничего не услышал за праздничным шумом, его похоронили рядом со стенами, которые он сначала укреплял, а потом помог разрушить.
Многие из граждан Кремы встретились пятнадцать лет спустя, на поле под Леньяно. На это поле пришел союз городов Ломбардии: помериться своей свободной волей с императором Фридрихом Барбароссой. Фридрих был выбит из седла, к вечеру его считали мертвым, войско императора бежало на север.
Один из горожан клялся, что видел в тот день Дженнаро. Воины, с которыми он стоял, рассказали, что этот человек из Милана, и все эти годы отважно бьется с императором. Больше о нем рассказать нечего: больно молчалив, близких у него нет. Пятнадцать лет – долгий срок, а на поле боя не приглядишься как следует. В последний раз горожанин видел Дженнаро, когда тот прорубал себе дорогу к императору Фридриху. После боя узнать о нем ничего не удалось.

@темы: моё